Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ш-што там говорится? — капризно спросил во второй раз Порта; он снова лежал на земле и не мог видеть надписи.
Штайнер с Барселоной, сблизив головы и приваливаясь один к другому, пытались разглядеть двоящиеся буквы. Теперь афиша была наклеена вверх тормашками. Надпись казалась мне русской. Штайнер произносил слова вслух, а Барселона вежливо поправлял его, когда он спотыкался на самых трудных слогах. Штайнер все повторял «спасибо» и «прошу прощенья», а Барселона спрашивал: «Ты не против, что я поправляю?», и сцена была совершенно очаровательной, только мы уже просто не могли стоять и ждать. Кто-то постоянно падал, и приходилось поднимать его.
— Друзья! — выкрикнул наконец Барселона. Он повернулся, прижимая палец к губам, глаза его были широко раскрыты. — Не пугайтесь! Сохраняйте спокойствие! Это сообщение из гестапо!
Штайнер, внезапно оказавшийся без опоры, качнулся вперед, уткнулся в стену и медленно сполз на землю.
— Так выпить хочется, — простонал он.
— Ш-што там говорится? — раздраженно спросил Порта в третий раз.
Барселона, пошатнувшись, вскинул руку.
— Кого-то должны повесить.
Слова произносил он с трудом. Глаза его бессмысленно округлились. Челюсть слегка отвисала.
Порта, видимо, удовлетворенный, повернулся, и его вырвало на лестницу метро.
Старик сел, привалясь спиной к столбу. Сделал попытку заговорить, чуть подождал, потом попытался снова. Нечеткие слова медленно следовали одно за другим.
— Кого… должны… повесить?
Барселона снова приблизил лицо к афише.
— Изменница фюрера… немецкого народа… и своей страны… будет казнена сегодня… в семнадцать часов пятнадцать минут… Эмилия Дрейер…
Мы подняли Порту со Штайнером и, держась под руки, пошли зигзагами ко Дворцу Правосудия. Барселона с Легионером икали и горланили:
Draguner sind halb Mensch, halb Vieh,Auf Pferd gesetzte Infanterie[63].
— Эта женщина… та, которую хотят повесить… — я поискал взглядом, кто бы помог мне завершить фразу, но все были в не совсем подходящем состоянии. — Эта женщина, — заговорил я снова. Мы не… она не та, что мы…
Молчание.
— Может быть, — произнес Легионер.
— Умирает так много людей, — глубокомысленно заговорил Старик. — Они отправляются на войну. Умирают. Всех не упомнишь.
— Скоро мы отправляемся на войну, — сказал Хайде. — Батальон приведен в готовность.
— Ура! — закричал Малыш. — Я герой!
Мы повернули к казармам. Внезапно Порта опустился на четвереньки на бархатистую лужайку возле здания штаба. Не без труда принял сидячее положение. Мы, покачиваясь, встали над ним в ряд.
— Давайте споем для этих ленивых спящих охламонов, — предложил он. — Устроим небольшой концерт — оберст Хинка спит со шлюхой. — Попытался подмигнуть, но один глаз отказывался закрываться без другого. — Я знаю эту стерву — грязная, трипперная курва, обер-ефрейтору даже не захочет сказать, который час. Давайте устроим концерт, разбудим их.
Его голос понесся к казармам; грубый, сильный, как рев быка в агонии. Мы подхватили:
Im schwarzen Keller zu Askalon,Da kneipt ein Mann drei Tag,Bis dass er wie ein BesenstielAm Marmotische lag[64].
X. Отправка на фронт
— Черт возьми, — выругался Легионер, презрительно швыряя свое снаряжение в угол. — Ну и дурацкая же работенка для человека моего возраста!
Он был инструктором по единоборству, и ему каждый день приходилось обучать новичков, постоянно поступавших к нам из тюрем, казарм и лагерей.
Малыш пожал плечами и сунул в рот кусок ветчины из консервной банки, которую стянул на складе восьмой роты.
— Чего ж занимаешься этим, если не нравится? — прошамкал он.
Невысокий Легионер ссутулился, закурил сигарету и медленно, задумчиво выпустил дым из ноздрей. Подался вперед и с любопытством поднес огонек к концу брюшка издыхающей пчелы, наблюдая за ее реакцией. Пчела сразу же погибла, и Легионер вздохнул. Потом распрямился и взглянул на Малыша.
— Можно спросить, почему ты стал солдатом?
— Очень просто, — ответил Малыш, брызжа прожеванной ветчиной во все стороны. — Выбора не было. Либо эта гнусная армия, либо голод на этих гнусных улицах — вот и пошел в армию. — Откусил еще ветчины. — Хотел в кавалерию, но мне сказали, что я слишком большой — слишком тяжелый для лошадей, — и отправили в пехоту. А там сплошная муштра! — произнес, предаваясь воспоминаниям, Малыш. — Изо дня в день маршируешь, пока едва с ног не валишься — да еще эти паршивые офицеры! — Он плюнул, забыв, что во рту еда, и стал ползать по полу, ища вылетевшие кусочки ветчины. — Я жил на пособие, и меня за человека не считали, пока не вступил в армию.
— Все правильно, — кивнул Легионер. — Согласен, выбора у тебя не было. Либо одно зло, либо другое… на мой взгляд, это не выбор.
— Конечно, черт возьми. Хотя, — Малыш утер рот тыльной стороной ладони, — в жизни всегда так, верно? А у тебя как сложилось?
— У меня? — Легионер мрачно улыбнулся. — Тоже не было выбора. Я не существовал на пособие, не имел серьезных осложнений с полицией — ничего такого. Только был без работы и голодал — в животе целыми днями урчало. Ел бумагу, когда удавалось ею разжиться; даже ее было нелегко достать, но боли в желудке от этого не проходили. И в тридцать втором году я послал Германию к черту и отправился к солнцу Франции — только когда я добрался до Парижа, он был таким же хмурым, дождливым и отвратительным, как Берлин.
— Ну, и что ты сделал? — спросил Малыш, деловито пережевывая ветчину.
Легионер озорно подмигнул.
— На автобусной остановке меня подцепила проститутка — я был совсем юным в те дни. Представлял собой соблазн для женщин — особенно в постели. — Усмехнулся. — Эта цыпочка научила меня кой-чему, французскому языку в том числе, который потом очень пригодился.
— Тогда что заставило тебя пойти в Иностранный легион? — спросил Малыш. — Мне всегда это было непонятно.
— Как я уже сказал — выбора не было. Полиция начала интересоваться моей цыпочкой, и я решил, что пора сматываться. Либо тюремный срок — я же сказал, она меня кое-чему научила, — либо сжечь за собой мосты и поступить в Легион. И я пошел в Легион. — Пожал плечами. Могло быть и хуже. Всегда есть что-то худшее…
Он подошел к окну и встал, глядя в него.
— Эй, ты! — Легионер схватил чей-то сапог и запустил им в проходившего новобранца, находя, что это самый простой способ привлечь его внимание. — Мне нужно вычистить кой-какое снаряжение. Живо. И смотри, чисти как следует, если хочешь сохранить башку на плечах!
Новобранец шестидесяти с лишним лет, не по возрасту хилый и согбенный, обратил взгляд слезящихся глаз на Легионера. Легионер повел подбородком, и старик покорно зашаркал в казарму. Сейчас он был обречен чистить до блеска чужое снаряжение. В будущем его ждала более славная, но столь же бессмысленная участь; ему предстояло встретить так называемую геройскую смерть на берегу Днепра севернее Киева.
Легионер закрыл окно и погасил окурок.
— Всегда есть что-то худшее, — негромко произнес он.
На другой день на стрельбище произошел весьма прискорбный случай: фельдфебель Брандт был убит. Четырьмя пулями прямо в лоб. Единственным утешением было то, что он не мог об этом знать. Смерть наверняка наступила мгновенно. Руководившего стрельбами офицера немедленно арестовали и беспрерывно допрашивали несколько часов подряд, однако в конце концов отпустили.
Малыш с Портой вызвались исполнить грязную работу по уборке тела. Пошли туда вместе и погрузили его в кузов грузовика.
— Чего он такой тяжелый? — недовольно проворчат Малыш. — Казалось бы, должен потерять немного веса после того, как вышла душа.
— Не было у него никакой души, — буркнул Порта.
Они влезли в кузов, достали колоду карт, сели по разные стороны покойного фельдфебеля Брандта и стали использовать его труп вместо стола. Порта полез в задний карман и вытащил бутылку шнапса. Протянул ее Малышу.
— Спасибо. — Малыш взял бутылку и отпил большой глоток. Вытер рот тыльной стороной ладони, фыркнул и сплюнул. — Мы с Юлиусом выстрелили одновременно. В один момент — не могу сказать, кто поразил первым этого ублюдка.
Порта протянул руку за бутылкой и, припомнив ту сцену, рассмеялся.
— Видел, как те позеленели? Когда это произошло, выглядели так, будто их вот-вот вырвет. Они прекрасно поняли, что мы сделали это умышленно, только ничего не смогут доказать. Спорим, наши вечером выставят нам выпивку?
— Будем надеяться, — сказал Малыш и снова плюнул на их ломберный стол. — Как думаешь, этот хмырь уже в аду?
- Направить в гестапо - Свен Хассель - О войне
- Трибунал - Свен Хассель - О войне
- Боевой клич - Леон Юрис - О войне
- В списках не значился - Борис Львович Васильев - О войне / Советская классическая проза
- Смертники Восточного фронта. За неправое дело - Расс Шнайдер - О войне
- Афганский «черный тюльпан» - Валерий Ларионов - О войне
- Война все спишет - Леонид Рабичев - О войне
- Кружок на карте - Владимир Баскаков - О войне
- Весь невидимый нам свет - Энтони Дорр - О войне
- Четыре шага - Константин Симонов - О войне