Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вы верите в призраков? Я – нет. А должен бы, потому что один раз видел призрак. Сейчас поведаю, как это произошло. Тем более что вы рассказали мне о своем отце, а я видел призрак своего отца. Мой отец умер в 1987 году от инфаркта. Как говорится, легкая смерть. Раз – и все. Никаких больниц, никаких временных улучшений и последующих ухудшений, никаких белых халатов, никаких операций под общим наркозом, никаких пробуждений, когда вы сжимаете худую бледную руку: операция прошла успешно, папа, все будет хорошо. Ничего подобного. Мой отец тихо осел на тротуар, ткнувшись носом в витрину обувного магазина. Это было зимним днем 1987 года в Дьёлефи (департамент Дром). Он упал на колени. Очки слетели у него с носа. Мать – она была рядом – первым делом бросилась подбирать очки, чисто рефлекторно, за что потом корила себя всю оставшуюся жизнь: «Я нагнулась не к нему, а за очками! Господи, вот идиотка! Какая же я идиотка!» Ей сотню раз объяснили, что это была нормальная реакция. Что она наверняка мгновенно осознала, насколько все серьезно, и у нее в мозгу включился защитный механизм – так человек теряет сознание от сильной боли. Мозг говорил ей: ничего страшного, просто очки упали, – вот она и подняла очки. Мама, это нормальная реакция организма! Ну да, понятно, но все же какая идиотка! Отцу было 75 лет, мне – 35. Я тяжело переживал его смерть. Я любил его – не той слепой любовью, какую испытывал к матери, но все же сильно любил: он был хороший человек. Но заплакать так и не смог – ни когда мне сообщили о его кончине, ни когда съехались родственники, ни во время отпевания в церкви, ни на кладбище.
Прошли месяцы. Потом годы.
Однажды я оказался в Париже. Шел по улице Шерш-Миди. Накрапывал дождь, и на меня вдруг нахлынули воспоминания об отце. Особенно об одном зимнем дне, вернее вечере, когда он по снегу тащил меня на руках. Наверно, надо и об этом рассказать, иначе вы ничего не поймете.
Мне было лет семь или восемь, и я сильно обжег бедро – лопнула резиновая грелка, наполненная кипятком. Дело было зимой, валил густой снег. Отец взял меня на руки и отнес в свой грузовичок, чтобы отвезти к одной крестьянке-целительнице, которая жила в горах и вроде бы заговаривала ожоги. По пути он прихватил с собой приятеля, столяра, и вот мы тронулись в путь. Меня посадили посередке. Скрипели по ветровому стеклу дворники. Отец и приятель ругались сквозь зубы. Черт, мы никогда не доедем! Я громко плакал от боли – бедро и низ живота горели как в огне. Ферма была вся завалена снегом. Отец взял меня на руки. В доме было темно. Старуха велела нести меня на второй этаж. Я снял штаны, и она принялась бормоча читать молитвы. Одновременно она массировала пальцами мне кожу. Когда мы прощались, я больше не плакал. Мы проехали метров двести и остановились в деревушке, где еще работало кафе – за окнами виднелся свет. Подожди нас, сказал отец, мы выпьем по стаканчику и назад. И они ушли. Я послушно остался сидеть в грузовике. Но не прошло и минуты, как отец вернулся. Один. Идем, сказал он, и в третий раз взял меня на руки. В кафе сидело человек шесть или восемь мужчин, которые пили вино, но главное, на полке, почти под самым потолком, – там стоял телевизор. И по нему показывали «Дорогу К Звездам». Я не случайно пишу каждое из этих трех слов с заглавной буквы. Дома у нас телевизора не было, и в детстве «Дорога К Звездам» была для меня Тадж-Махалом, карнавалом в Рио и северным сиянием вместе взятыми. Так вот, значит, сижу я со своей обожженной ногой, смотрю «Дорогу К Звездам», попиваю апельсиновую газировку, рядом отец, а за окнами валит снег.
Я вспомнил тот вечер, шагая по улице Шерш-Миди. И из глаз у меня вдруг покатились слезы. Я просил у отца прощения, сам не знаю за что. За то, что раньше не оплакал его смерть? За то, что мало его любил? За то, что никогда не говорил ему, что люблю его? И тут вдруг отец появился и пошел рядом со мной. Он сказал мне: ничего страшного, все в порядке. И добавил, что я – хороший мальчик. Это невероятно, но он присутствовал рядом со мной физически: я видел, как блестят его очки, слышал его голос, ощущал его запах. Он спросил, как у меня дела. Нормально, ответил я. А у тебя? Ничего, ничего… Мне хотелось его обнять, но я побоялся, что прохожие примут меня за сумасшедшего – идет человек по улице и обнимает пустоту. Мы прошагали рядом до конца улицы Шерш-Миди, а она длинная. Постепенно его фигура истончалась, но до того, как она совсем растаяла в воздухе, я успел с ним попрощаться. Вернувшись к себе в отель, я почувствовал невероятный покой.
Ни в коем случае не выбрасывайте «Зиппо»!
Моя мать тоже уже умерла. Итог: я большой и крупный (я вам говорил, что во мне метр 92 сантиметра? c семнадцати лет) мальчик-сирота, который был женат четыре раза, имеет шестерых детей и по вечерам ходит в кино один. Где порой засыпает.
Вы задали мне еще кучу вопросов, на которые я пока не ответил. Пока.
Я охотно принимаю вашу дружбу, Аделина, и предлагаю вам свою.
Ваш великий (метр и 92 сантиметра!) писательПьер-Мари2 марта 2013
От кого: Аделина
Кому: Пьер-Мари
Раз уж вы оказали мне такую честь, начну свое письмо с обращения «Дорогой Друг».
Дорогой Друг!
Вы ведете себя безответственно! Вы сами не понимаете, во что ввязываетесь! Сейчас я задам вам задачку, и попробуйте-ка с ней справиться. Итак: приведите мне десять причин считать, что жизнь прекрасна.
Хотя бы десять – на сегодня хватит. Ваша миссия будет заключаться в том, чтобы поднять мне настроение после вчерашней вечеринки, завершившейся позорным фиаско. Хотя нет, подождите, я несправедлива. Согласна на девять причин, потому что первую могу назвать сама: дружить с вами и наслаждаться вашими письмами.
Когда я обнаружила у себя в почтовом ящике ваше последнее послание, мой моральный дух резко подскочил вверх, но, поскольку вчера вечером, примерно в 22:00, он упал ниже уровня моря, этого оказалось недостаточно. Мне срочно нужен спасательный круг.
Взамен обещаю вам больше не употреблять многоточий – за исключением тех случаев, когда снова захочу рассказать вам о своем отце… Ваши воспоминания меня растрогали. Признаюсь, я даже пустила слезу. И простуда тут ни при чем – она практически прошла. Во всем виноваты (хотя разве это вина?) ваши слова: ожог, снег, руки отца, целительница, Дорога К Звездам. Я словно побывала там, где были вы. Чем не начало новой книги? Что скажете? А уж после того, что с вами приключилось на улице Шерш-Миди, можете больше не уверять меня, что не верите в призраков. Подозреваю, что вы в гораздо меньшей степени рационалист и картезианец, чем утверждаете. Я могла бы написать на эту тему тысячу слов, но что-то сегодня не чувствую в себе сил. Представьте себе, что я плыву посреди Атлантического океана на полусгнившем бревне, и вы поймете, в каком я нынче состоянии. Почти таком же плачевном, как состояние бревна.
Если не найдете девять реальных причин, выдумайте их. Соврите мне. Я вам поверю.
Закругляюсь. Вокруг появились голодные акулы.
Ваш терпящий бедствие другАделина Титаник3 марта 2013
От кого: Пьер-Мари
Кому: Аделина
Дорогая жертва кораблекрушения!
Обещаю, что приду на помощь сегодня вечером, еще до полуночи. А пока держитесь покрепче за свое бревно. Акулам скажите, что вы из Шеффилда – они терпеть не могут английское мясо.
Не сдавайтесь!
Пьер-Мари (ушел за снегом)3 марта 2013
От кого: Пьер-Мари
Кому: Аделина
Я сказал вам, что напишу, и вот пишу. Помимо моих многочисленных недостатков у меня есть одно и несомненное достоинство: на меня можно рассчитывать. Я надежен как ломовая лошадь. Как вы там, живы? Признаюсь, что думал о вас почти весь день, который провел в разъездах, и торопился вернуться домой, чтобы (попытаться) оказать вам обещанную помощь. Что же такого ужасного произошло с вами вчера вечером, около 22:00, во время вечеринки, ради которой вы так старательно прихорашивались? Кстати, меня всегда умиляло, с каким прилежанием женщины наводят красоту, вне зависимости от исходного состояния и конечного результата. Выглядит это донельзя трогательно, кто бы это ни был – маленькая девочка, взрослая женщина или бабуся. Как она причесывается, подкрашивается, наряжается – и взыскательным оком осматривает себя в зеркале. Вдвойне трогательна эта картина, если женщина некрасивая.
Так что там с вами случилось вчера вечером? Вас постигло любовное разочарование? Если это так, то позвольте сказать вам, что он – унылый придурок (или, возможно, унылая дура). Он (она?) вас не стоит. Или кто-то назвал вас толстухой? И все баррикады, сооружаемые годами, рухнули в единый миг, словно соломенный домик первого поросенка? А может, вы просто поддались приступу уныния, которое имеет обыкновение накатывать на нас без видимой причины? Я хорошо представляю себе, что это такое. Впервые я испытал его в детстве, когда у нас в деревне проходили престольные праздники (ох уж эти сельские соревнования, в которых невозможно победить!); затем подростком пережил во время вечеринок с танцами, неуклюжим столбом (я успел дорасти до метра 92!) возвышаясь над ровесниками; наконец, уже взрослым, снова ощутил на двух-трех свадьбах, куда имел дурость притащиться, получив приглашение. Когда-нибудь я объясню вам, почему похороны кажутся мне в сто раз предпочтительнее. Если забуду, напомните мне, хорошо?
- Плохая Мари - Марси Дермански - Зарубежная современная проза
- Обнаженная в зеркале - Джордж Сильвестр Вирек - Зарубежная современная проза
- 1900-й. Легенда о пианисте - Алессандро Барикко - Зарубежная современная проза
- Бойтесь своих желаний… - Джеффри Арчер - Зарубежная современная проза
- Волшебная книга судьбы - Валери Тонг Куонг - Зарубежная современная проза
- Ураган в сердце - Кэмерон Хоули - Зарубежная современная проза
- Тысячи ночей у открытого окна - Мэри Элис Монро - Зарубежная современная проза
- Парфянин. Книга 2. Испытание смертью - Питер Дарман - Зарубежная современная проза
- Расколотое небо - Светлана Талан - Зарубежная современная проза
- Все, чего я не сказала - Селеста Инг - Зарубежная современная проза