Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Зря она шутит с Шевестром, – подумал он. – У него чувства юмора хватает только на то, чтобы играть со мной скверные шутки, вроде той истории с ипотекой…»
– Алиса! – глухо позвал он.
Она обернулась, отняв руки от подоконника, на который опиралась, вся голубая в длинном, до пят, одеянии из блёклого китайского шёлка, которое она называла халатом домашней хозяйки. И тут он понял свою ошибку. Его мукой, его болезнью, межрёберным спазмом, не дававшим ему дышать, была эта высокая женщина нежнейшей, блеклой от стирки голубизны, голубая, словно влажный просвет между облаками, где после ливня всходит первая звезда…
– Проснулся?
Она внесла в комнату малую толику смеха, который рассыпала из окна на улицу, и лукавого презрения, которое испытывала к Шевестру. Мишель не сразу разглядел, что у неё набухли нижние веки, и его внимание привлекли лишь оскорбительная молодость её тела и движений, шелковистая головка, напудренное лицо.
– Шевестр здесь, – сказала она многозначительно, словно предупреждала: «Не показывайся голым!»
В ответ он лишь яростно махнул рукой, приказывая закрыть окно. Но она не шелохнулась и продолжала в том же духе:
– Мишель, завтрак подан… Нет, Шевестр, не ждите моего мужа, мы сейчас умираем с голоду. Зайдите ближе к вечеру или перед обедом, мы будем дома. Хорошо, Шевестр, до встречи.
Мишель встал, подтянул пояс пижамы, нашёл свой утренний стакан воды, отбросил волосы назад, стараясь не подставлять лицо яркому свету.
– Я зашла позвать тебя, Мишель. Погода такая чудесная, и я велела накрыть завтрак на террасе Марию от этого чуть не хватил удар. Собрали мёд у пчёл, которых поселились под черепицей. Темноватый, но очень вкусный. Приходи.
И она ушла быстрым шагом, в туфлях на босу ногу, оставив его в трусливой нерешительности, охваченного потребностью повиноваться жене, как он делал всякий раз, когда речь шла о еде, питье или об уходе за ним. Он причесался, закусил губы, чтобы натянуть кожу щёк и казаться моложе, всмотрелся в красные прожилки глаз: «У нас только шесть лет разницы, как же получается, что она выглядит совсем молодой?»
Он вышел на террасу с таким видом, точно входил в зал суда, и сидящая за столом Алиса ещё издали с удивлением взглянула на его неестественно напряжённое лицо. Однако она поборола удивление и повернула кофейник и молочник ручками к нему.
– Хорошо спал? – осведомилась она.
– Спал.
На скатерть отбрасывали тень цветущие ветки катальпы, ещё без листьев. Отяжелевшая пчела неуклюже подлетела к кувшину с мёдом, и Мишель принялся отгонять её салфеткой. Но Алиса вытянула узкую руку, защищая пчелу.
– Не трогай её. Она есть хочет. Она трудится.
У Алисы вдруг выступили слёзы, и Мишель смотрел, как они дрожат в больших глазах цвета серебристой ивовой листвы. «Что за жизнь, – подумал он с мстительным чувством. – Каждое слово, каждый жест натыкается на что-то скрытое, надрывное, незажившее… Что её сейчас так растрогало? Эта сонная пчела? Что она «есть хочет»? Что она «трудится»?
Алиса уже оправилась от слабости, она намазывала грубый деревенский хлеб маслом и тёмным мёдом, восклицала: «Что за погода!» А зябкий Мишель запахивал на груди халат, говорил, что прохладный воздух похож на ванну с мятой. Первый кусок и первый глоток горячего вызвали у него животное удовольствие, которое он скрыл: нахмурил брови, не желая смотреть кругом – на голубую росу, чистое бледно-лазурное небо, барвинки, майскую розу, чьи цветы в тени казались красно-лиловыми. Алиса тихим голосом попыталась подбодрить его:
– Погляди: всё белое сейчас кажется голубым… Видел, ласточки летят к своим старым гнёздам? Чувствуешь, как сильно уже печёт солнце? Возьми ещё молока, я договорилась о трёх литрах в день – хоть купайся в нём…
Он кивал, мысленно негодуя, призывая себя в свидетели: «Поглядите на эту тварь… Ей всё сгодится. Воздух, розы, кофе с молоком. Всё ей сгодится – лишь бы забыть. Если бы я пошёл у неё на поводу…» Его рука, подносившая к губам первую за день, самую желанную сигарету, вяло опустилась, он прикрыл глаза: «Если бы я пошёл у неё на поводу, – вздохнул он, – ах, как счастлив мог бы я быть тогда…»
В доме раздался дребезжащий звонок, и опрятная до суровости Мария, казавшая ещё смуглее в белом переднике и наколке, появилась на пороге и крикнула:
– Мсье к телефону! Из Парижа!
Мишель положил салфетку и, не взглянув на жену, вышел из-за стола, а она, оставшись в одиночестве, перестала уминать масло в маслёнке, надевать колпак на сахарницу, закрывать мёд от муравьёв стеклянным кружком и застыла в напряжённом внимании. Но Мишель закрыл за собой тяжёлую старинную дверь, всю в кованых гвоздях. Так Алиса и сидела – неподвижно, опустив нижнюю губу, вытянув шею, и не сбросила с себя это двусмысленное обличье провинившейся камбоджийки до тех пор, пока не услышала, как Мишель прокричал громко и дружелюбно:
– Совершенно верно… на меньшую сумму не соглашаемся, договорились? Отлично. До свидания, старина… Благодарю… До свидания!
Небрежной походкой он вернулся на террасу, молча сел на своё место и устремил взгляд вдаль. Алиса пыталась определить, как всё разрешилось, но Мишель был непроницаем.
– Это был…
– Звонили из Парижа, – сказал Мишель, выдыхая дым.
– Я знаю!
– Зачем тогда спрашиваешь?
– Это был… Разве это был не Амброджо? Я слышала, ты говорил: «Благодарю… до свидания, старина…»
Солгать уже нельзя было, и он с вызовом ответил.
– Да, это был Амброджо. Кто же ещё, по-твоему? – А! Так это… Значит ты ему не… Что ты ему сказал? Он расценил это удивленное бормотание как признак растерянности.
– Сказал то, что мне надо было сказать, – ответил он резко и властно. – Он говорил со мной о делах, как ему и положено. А я дал указания.
Она изумлённо уставилась на мужа, рассматривая губы, глаза, седеющие кудрявые волосы, золотисто-коричневый шёлковый платок так, словно Мишель вышел из погреба, затянутого паутиной. Он стряхнул с себя тяготивший его взгляд серо-зелёных глаз, бросив:
– А ты что-то ещё подумала?
– А?.. Нет… Нет, конечно… Я, с твоего разрешения, унесу поднос… Мария, наверно, уже ушла в деревню…
Она проговорила это сбивчиво и унесла поднос чуть ли не бегом, будто спасалась от проливного дождя. «Он сказал ему «благодарю», он назвал его «старина», он крикнул ему "до свидания"»…
В буфетной она разбила чашку и порезала ладонь у основания большого пальца. Лизнула дрожащую руку, наслаждаясь тёплой солоноватой капелькой собственной крови, точно целительным снадобьем, которого не мог ей дать никто другой. Потом оперлась плечом о дверь буфетной и прижала руку к губам, повторяя, как проклятье: «Он назвал его «старина», он сказал ему "спасибо"…»
- Чистое и порочное - Сидони-Габриель Колетт - Исторические любовные романы
- Призраки стекла - Бренна Лоурен - Исторические любовные романы
- Безупречная жена - Стефани Лоуренс - Исторические любовные романы
- Последние дни Помпеи - Эдвард Бульвер-Литтон - Исторические любовные романы
- Барышня Дакс - Клод Фаррер - Исторические любовные романы
- Путешественница. Книга 2: В плену стихий - Диана Гэблдон - Исторические любовные романы
- Незнакомец в моих объятиях - Лиза Клейпас - Исторические любовные романы
- Князь советский - Эльвира Барякина - Исторические любовные романы
- Идеальный любовник - Стефани Лоуренс - Исторические любовные романы
- Любовная ловушка - Хизер Гротхаус - Исторические любовные романы