Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От непомерного усилия у неё покраснели глаза и скулы. Она встала, прошлась и уронила руки, громко жалуясь:
– Стыдно заставлять меня рассказывать… Стыдно… И это ничего не даст, ничего не поправит… Наоборот… Если ты думаешь, что я в глубине души смогу тебе это простить… теперь-то ты доволен, конечно же…
Она распахнула дверь в сад и вобрала в себя дыхание весенней ночи, до того совершенной, до того великолепно украшенной недвижными ароматами, неосязаемой влажностью, соловьиным пением и луной, что на глаза ей навернулись гневные слёзы: «Нет, это слишком глупо… Такая ночь! Испортить такую ночь, когда мы могли бы, укрывшись, посидеть на скамейке, поглядеть, как смещаются звёзды и заходит луна…»
Она вдруг по-настоящему оценила позднюю пору любви, безбурное время, когда любовное влечение упокаивается в сокровенных глубинах сердца, и обернулась, желая спасти всё то, чему грозила гибель. В тот же миг до неё дошло, что Мишель молчит. Он всё ещё полулежал на диване, опершись на локоть.
– Мишель!
– Да?
– Что с тобой?
– Со мной ничего.
Мужество покинуло её, она села.
– Можно узнать, о чём ты думаешь? Ты вынудил меня всё рассказать. Можем мы теперь рассчитывать на мир, на сносное существование?
– Хм! – пренебрежительно промолвил он, – ты не так уж много мне рассказала. Если не считать самого худшего…
– Какого худшего?
Он вскочил, оказавшись в освещённом пространстве, и стало видно, как изменилось и осунулось его лицо.
– Самого худшего. Ты даже не понимаешь, что худшее – это та самая… дружба, которая у тебя возникла с этим типом, те часы, когда вы с ним разговаривали – до того как переспать. Ей-же-ей, ты даже заговорила о «доверии». Ты сказала, будто этот тип любит то же, что и ты…
– Извини, пожалуйста! Не надо путать… Я, наверно, неточно выразилась…
– Молчи! – крикнул он во весь голос, стукнув кулаками по доске секретера совсем рядом с Алисой. Этот крик и жест, казалось, принесли ему облегчение. Алиса с трудом скрыла, как она довольна. «Не слишком-то рано он по-настоящему закричал. Если продолжать в таком тоне, то, может быть, мы всё уладим…» Секунду спустя она – как бы в испуге – подалась назад и подняла руки, защищая лицо.
Но он уже отстранился, голос снова стал ровным:
– Ах, моя бедная малышка… Тебе никогда не понять, что такое любовь мужчины, не понять, что для мужчины – измена. Тебе не понять, что мужчина простит, а может, и забудет плотскую связь, внезапный каприз чувств…
– На то есть причина, – сухо заметила она.
Он взглянул ей в лицо, уверенный в своём праве мужчины на мимолётные желания:
– Конечно, есть причина.
Он зашагал по комнате, засунув руки в карманы распахнутого халата, поводя плечами, как подобает человеку широких взглядов.
– Внезапное влечение… Наваждение… Убийственная жара… Чёрт возьми, наш брат знает, что это такое… Пусть, коли посмеет, первый бросит камень тот, кто…
Она смотрела на него, слушала, не говоря ни слова и вновь став безжалостной… «Что самое забавное – он думает, будто знает, что такое желание у женщины…» Она позволила себе беззвучно рассмеяться, пока он находился в тёмном пространстве между шкафами.
Вернувшись, он схватил её за руки выше локтей.
– Если бы ты, бедная моя девочка, призналась мне: «Знаешь, однажды вечером, в сумерках, на меня вдруг что-то нашло, в воздухе витало нечто такое…» Если б так, то я первый понял бы и простил тебя, бедная моя девочка…
Она резко высвободилась:
– Ещё раз назовёшь меня бедной девочкой – запущу в тебя чайником! – крикнула она. – И не спрашивай почему, а то я не знаю что сделаю!..
Она чувствовала себя разбитой, неспособной снова начать и выдержать борьбу…
– Пойду спать, – сказала она упавшим голосом. – Спать, спать… Ничего лучше ты мне предложить не можешь. Пойду спать. Спокойной ночи.
Она ушла, волоча за собой по полу красный шарф, словно пустой невод.
Когда он решился войти в спальню, Алиса, казалось, уже спала, повернувшись лицом к стене. Между шапкой чёрных волос и натянутым до подбородка одеялом Мишелю были видны только нежный изгиб её опущенных ресниц и бесшумно дышавшие необычной формы ноздри. Стоило ей закрыть по-западному серо-зелёные глаза – и лицо её уже целиком принадлежало Дальнему Востоку.
По нервной дрожи, которая охватила Мишеля, когда его тело коснулось холодных простыней, он определил, сколько времени провёл один, на диване, перечёркнутом лунным лучом. Он намеревался спать в библиотеке, несмотря на скребущуюся мышь, несмотря на когтистое насекомое, бьющееся в окно. Улёгшись, он приготовился страдать в неподвижности. Но его мучениям пока ещё недоставало ритма, размеренности и системы. Боль поминутно покидала его, уступая место мелким повседневным заботам: «Хотел попросить Виллемеца, чтобы он одолжил мне Канделера – объехать наши казино… Забыл написать Амброджо, чтобы он задержал печатание программ для театра на площади Звезды…» Вдруг он вспомнил: послезавтра его ждёт к обеду крансакский мэр, и ему стало тяжко и тошно.
Он потушил лампу, и сквозь решётчатые ставни в комнату вплыла арфа лунного света. Мишель повернул голову к кровати Алисы: «Неужели она спит? Даже не верится…» Он не доверял неподвижности её тела – она лежала на боку, подогнув колени, овеянная слабым ароматом, такая близкая, что можно было дотронуться. Он знал – и это много раз доставляло ему наслаждение, – что Алиса способна лежать без движения ночи напролёт. В ту пору, когда их любовь искала всевозможные виды сладостного самоотречения, Мишель мог целую ночь глядеть на свою молодую жену, лежавшую рядом, такую воздушную, с закрытыми глазами, и никогда не знал точно, спит она или нет… «Неужели она в самом деле может спать после такого дня?»
Ему казалось, что он испытывает боль, но то было всего лишь волнение, беспокойство, вызванное чрезмерной усталостью. Пытаясь нащупать между рёбрами место, где могла угнездиться и вызреть блуждающая боль, он старался не двигаться, избегать шума, какой производит в ночной тиши голый человек, ворочающийся под одеялом. Это ощущение неопределённости не отпускало его и во сне, ему всё снилось, будто он бодрствует и никак не может понять, притворяется Алиса или нет.
Когда он открыл глаза, кровать рядом была пуста, а разбудивший его резковатый бодрый голос доносился от окна и был обращён не к нему.
– Да, Шевестр, вот такие мы лентяи! Сейчас полдевятого, а муж, представьте себе, ещё спит! Что вы нам скажете хорошего? Приятные новости, как всегда?
Мишель окончательно проснулся, тяжёлые сны улетучились, и только какая-то тревога с неясными очертаниями плыла из дальнего далека ему навстречу. Сперва он дал этой тревоге облик и имя своего управляющего.
- Чистое и порочное - Сидони-Габриель Колетт - Исторические любовные романы
- Призраки стекла - Бренна Лоурен - Исторические любовные романы
- Безупречная жена - Стефани Лоуренс - Исторические любовные романы
- Последние дни Помпеи - Эдвард Бульвер-Литтон - Исторические любовные романы
- Барышня Дакс - Клод Фаррер - Исторические любовные романы
- Путешественница. Книга 2: В плену стихий - Диана Гэблдон - Исторические любовные романы
- Незнакомец в моих объятиях - Лиза Клейпас - Исторические любовные романы
- Князь советский - Эльвира Барякина - Исторические любовные романы
- Идеальный любовник - Стефани Лоуренс - Исторические любовные романы
- Любовная ловушка - Хизер Гротхаус - Исторические любовные романы