Три дня по присяге - Александр Зевайкин
- Дата:01.05.2024
- Категория: Фантастика и фэнтези / Социально-психологическая
- Название: Три дня по присяге
- Автор: Александр Зевайкин
- Год: 1997
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Песах Амнуэль
Памятник
Станислав Петрович Царевский умер в яркий полдень, когда взлетающий звездолет «Диоген» стоял на столбе невидимого, но жаркого пламени, а безбрежный вой двигателей, работавших на форсаже, заглушал все звуки.
Последние слова Генерального директора остались на ленте командного магнитофона: Царевский сказал: «Почему чернота? Уберите…» И этот последний из миллионов приказов, отданных им за сорок лет, не был выполнен…
Помню, как я впервые увидел Царевского. Он пришел к нам на лекцию по экономике космического фрахта — сейчас я решительно не помню, почему пришел именно он, уже тогда беспредельно занятый, ведь именно в те годы, тридцать лет назад, начинал создаваться проект «Глубина». Царевский был ненамного старше нас, сидевших в аудитории.
Мгновенно и без видимых усилий он приворожил всех скупым, совершенно неэмоциональным рассказом об особенностях рейсов в поясе астероидов. Все было точно выверено, за цифрами следовали доказательства, за доказательствами, для разрядки, шутки, которые были всем известны, но пришедшиеся к месту, они и звучали по-новому, а потом опять цифры, почему-то прочно оседавшие в памяти — интонацией он брал, что ли?
В его речи не было вопросительных предложений, никаких сослагательных наклонений, любая фраза звучала беспрекословным утверждением, и это выглядело естественным, как львиный рык у царя зверей. В то время мы не знали О Царевском ничего и повалили в деканат требовать, чтобы именно он дочитал нам весь курс. Конечно, это было невозможно, но от декана я тогда впервые услышал — проект «Глубина». Проникновение в дальний космос, выход за пределы Солнечной системы.
Сейчас, когда звездный флот Земли насчитывал тысячи машин, а число колонизованных планетных систем перевалило за два десятка, сама возможность постановки вопроса «летать или не летать» кажется странной. Она казалась странной и тридцать лет назад, потому что тогда всем было ясно — не летать. Еще не были освоены все планеты в Системе, да и о планетах ли должно было думать человечество, только покончившее с войнами и еще не решившее — строить всемирную федерацию или оставить систему государств со всеми ее недостатками и с возможностью конфронтации. Человечество не всемогуще, и в каждый момент истории не способно угнаться за всеми возможностями сразу — приходится выбирать. Тридцать лет назад люди решали задачи искоренения — искоренить все болезни, искоренить голод, искоренить последние проявления империализма и многое еще. Среди престижных профессий значилась профессия агронома, а не космонавта. В эту эпоху и ворвался Царевский, как пришелец из иного времени. Он был руководителем одного из КБ космической техники, занимался модификациями генераторов Кедрина.
Гениальность Царевского все признали десять лет спустя, когда будто бы исподволь, незаметно, а на самом деле в ракетнофорсированном темпе выросла система «Глубина», и как-то вдруг, а на самом деле медленно и исподволь оказалось экономически выгодным создание всемирной федерации народов, решающих задачу человечества, ставшую главной, — освоение звездных миров. СП был гением организации. Он знал цель, видел ее лучше, чем кто бы то ни было, и умел повести за собой даже тех, кто считал эту цель недостижимой или просто ненужной…
Во второй раз я увидел Царевского, когда попал к нему в кабинет для разноса. Я работал на внутренних трассах, возил пассажиров на Марс и вот уж не ведал, как и где моя «Заря» могла задеть интересы КБ «Глубина» Когда я вернулся на Землю, меня попросили безотлагательно явиться в контору Царевского. Озадаченный странной формулировкой, я явился. СП посмотрел на меня, насупившись, и сказал— «В сто пятнадцатом радиусе вы нарушили коммуникации линий накачки». — «Линейный фал оказался на траверзе, что я мог сделать? — удивленно спросил я. — У меня пассажирский корабль, и возможности маневра весьма…» — «Возможности маневра мне известны, — прервал Царевский, — вы должны были дать реверс на боковые и пустить экран. Если бы вы работали у меня, я бы вас выгнал. Но вы у меня не работаете, и потому мне пришлось решать обратную задачу — я беру вас к себе».
Больше всего меня поразил не совершенно неожиданный кульбит в моей биографии, а то, что СП указал на единственную возможность спасти попавшийся на пути «Зари» фал, которая мне из-за недостатка времени и в голову тогда не пришла. Решать-то нужно было за доли секунды.
Сначала я подумал, что у Царевского, когда ему доложили об аварии, были в запасе дни, потому что он и придумал выход. Потом я понял, что СП посвятил моей церсоне не больше тех самых долей секунды. Жизнь его была расписана так плотно, как ни у кого больше, включая командиров звездных разведчиков в минуты перехода в сверхсвет Так я стал сначала старпомом, а потом и командиром-исследователем на звездолетах малого тоннажа Когда моя работа в «Глубине» катастрофически не ладилась и я серьезно подумывал об уходе (причина была личной — я женился, и Марта не могла свыкнуться с моими отлучками и постоянным риском), именно Царевский опять принял участие в моей судьбе. Думаю, что и это решение заняло у него не больше секунды. Мы встретились невзначай в коридоре космопорта, и что-то сработало в его мозгу… Мгновенно узнав меня и вспомнив все, связанное со мной, что он когда-либо слышал, СП остановил меня и сказал: «Марта Швейцер — ваша жена. Она астрофизик. Завтра утверждается экипаж на „Гемму“, вы пойдете командиром, Швейцер — старпомом. Вам понятно». Поскольку это был не вопрос, а утверждение, я промолчал, а неделю спустя мы с Мартой были одни на миллионы километров и тренировались перед полетом к звезде Барнарда. Метод подбора экипажей, мгновенный, волевой, казавшийся чистым волюнтаризмом, был тем не менее вполне оправдан. Во всяком случае, никогда не один экипаж системы «Глубина» не давал сбоев.
Я могу долго и восторженно рассказывать, как «Глубина» из пионерского и, можно сказать, комнатного предприятия стала постепенно основной инженерной и исследовательской задачей человечества, мишенью, на которую нацелено все. Если бы не СП, то мы и сейчас, имея все средства для достижения звезд, вряд ли летали бы дальше Плутона. Конечно, историю делают не личности, историю делают массы, но для того, чтобы удивительно вовремя понять, что сейчас именно сюда нужно нацелить труд людей, удивительно точно выбрать момент, цель, средства — для этого нужна личность. История свое возьмет, но — темп…
Многие не выдерживали, уходили из «Глубины» в более спокойные институты и КБ, но шло время, и оказывалось, что даже самые спокойные из них подчиняются нуждам проекта, целям проекта, и опять Царевский становился главой. Но значительно больше, чем ушедших, было людей, которые рвались работать с СП, видеть его, сталкиваться с ним, принимать на свою голову разносы и выговоры. Таково было жесткое обаяние творческой личности, суровое притягивающее обаяние гения. СП воспитывал незримо, от него будто волны расходились: он влиял на своих помощников, они — на своих, и так до самых последних техников, хотя, насколько я могу судить, в «Глубине» никогда не было «последних техников», каждый из них мог при необходимости выдать совершенно несусветное, но единственно верное решение сложной задачи, и тогда волны двигались вспять, доходили до Царевского, и тот говорил «хорошо!» или «значит, работать можем!», и похвала эта стоила всех почетных грамот и премий.
Представляю, что станут говорить о Царевском лет двести спустя, когда все будут видеть только грандиозные, на многие парсеки, следы его деятельности, и слышать легенды, которые наверняка переживут все архивные документы и официальные мемуары. Только это и останется, да еще памятник.
О памятнике речь.
* * *Мы с Мартой стартовали на «Диогене», и это, провожая нас в самую дальнюю из экспедиций «Глубины», Царевский отдал свой последний и неисполненный приказ. Уйдя до старта, «Диоген» ринулся в сверхсвет, и лишь три месяца спустя, добравшись до цели, мы узнали о том, что произошло на космодроме. На этот раз мы шли не вдвоем с Мартой, нас было семеро, и целью полета было исследование сверхплотных молекулярных межзвездных облаков.
Сверхплотных — это по нашим астрофизическим понятиям. Тысяча молекул в кубическом сантиметре — почти пустота. Здесь рождались звезды. Если бы мы могли жить миллионы лет, то проследили бы, как это происходит в природе: сжимается газ, распадаются молекулы, возникают холодные еще шары: но недра становятся теплее, и вот разгорается звезда. Не одна — десятки, сотни, ведь звезды рождаются не поодиночке. А мы видели лишь две стадии этого процесса: самое начало (облако, в которое мы влетели, только начало сжиматься) и самый конец (за пределами облака уже горели ослепительно три изумрудно-зеленых гиганта, молодые и полные нерастраченных сил).
- Полдень XXI век, 2010 №11 - Журнал «Полдень XXI век» - Социально-психологическая
- Луч тьмы над седьмой частью света - Песах Амнуэль - Социально-психологическая
- Да или нет - Песах Амнуэль - Социально-психологическая
- Памятник - Песах Амнуэль - Социально-психологическая
- Расплата - Джеймс Блиш - Социально-психологическая
- День гнева. Новая сигнальная - Север Феликсович Гансовский - Научная Фантастика / Социально-психологическая
- Агнец в львиной шкуре - Сергей Дмитрюк - Социально-психологическая
- Пандем - Марина Дяченко - Социально-психологическая
- Мир юных - Крис Вайц - Социально-психологическая
- Шамо – посланник небес - Иван Филин - Социально-психологическая