Пидор - Уильям Берроуз
- Дата:01.05.2024
- Категория: Проза / Контркультура
- Название: Пидор
- Автор: Уильям Берроуз
- Просмотров:0
- Комментариев:0
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уильям С. Берроуз
ПИДОР
Перевод М. Немцова
ПРЕДИСЛОВИЕ
Когда я в конце 1940-х годов жил в Мехико, это был город с миллионным населением, идеально чистым воздухом и небесами того особого оттенка синевы, с которым так хорошо сочетаются кружащие стервятники, кровь и песок, грубой, грозной, безжалостной мексиканской синевы. Мехико понравился мне с первого взгляда. В 1949 году жить там можно было дешево — большая колония иностранцев, сказочные бордели и рестораны, петушиные бои и корриды, а также любые мыслимые извращения. Человек холостой мог бы существовать там на два доллара в сутки. Дело, заведенное на меня в Новом Орлеане по обвинению в хранении героина и марихуаны, не сулило ничего хорошего, я решил не показываться в зале суда и снял квартирку в тихом буржуазном районе Мехико.
Я знал, что по закону о сроках давности могу вернуться в Соединенные Штаты только через пять лет, поэтому подал заявление на мексиканское гражданство и записался на курсы по майяской и мексиканской археологии в городской колледж Мехико. По «солдатскому биллю»[1] я получал деньги на учебники и лекции, и мне выплачивалось месячное содержание — семьдесят пять долларов. Я подумывал о том, чтобы заняться земледелием или открыть бар на американской границе.
Город мне нравился. Трущобы грязью и нищетой намного превосходили азиатские. Люди срали прямо на улице, потом ложились и засыпали в собственном дерьме, а мухи заползали им в рот. Мелкие торговцы, бывало, что и прокаженные, разводили на перекрестках костры, на которых готовили еду вонючее мерзкое месиво — и сразу предлагали ее прохожим. На тротуарах главной улицы спали пьянчуги, и полицейские их не беспокоили. Мне казалось, что в Мехико все без исключения овладели искусством не совать нос в чужие дела. Без всякого смущения можно было гулять по улице хоть с моноклем и тростью, — никто бы не оглянулся. Мальчики и юноши ходили по улицам под ручку, и на них не обращали внимания. Дело не в том, что людей не волновало, как о них подумают, — просто мексиканцу и в голову бы не пришло, что кому-то постороннему может что-то в нем не понравиться, — как не подумал бы критиковать кого-то он сам.
Мехико, в сущности, принадлежал восточной культуре: две тысячи лет болезней, нищеты, деградации, глупости, рабства, жестокости, психического и физического насилия. Город был зловещ, мрачен и хаотичен — особенным хаосом сновидений. Ни один мексиканец не был по-настоящему близок ни с каким другим мексиканцем, и когда убивал кого-то (а это случалось часто), так обычно своего лучшего друга. Оружие носили все, кто хотел, и я читал о нескольких случаях, когда пьяных полицейских, открывавших огонь по выпивохам в баре, самих приканчивали какие-то вооруженные граждане. В иерархии власти полицейский занимал место не выше кондуктора трамвая.
Любого чиновника можно было подкупить, подоходный налог был очень низок, а медицинское обслуживание — весьма и весьма приличным: врачи конкурировали, давали рекламу и снижали цены. Триппер можно было вылечить за $2,40 — или купить пенициллин и колоться самостоятельно. Никаких правил, ограничивавших самолечение, не существовало, иглы и шприцы продавались повсюду. Все это происходило во времена Алемана,[2] когда правила mordida,[3] и пирамида взяточничества от обычного легавого доходила до самого Presidente. Мехико, к тому же, был мировой столицей убийств — самый большой процент на душу населения. Каждый день, помню, в газетах печатали такие вот истории:
Campesino,[4] только что из деревни, стоит на остановке и ждет автобуса: парусиновые штаны, сандалии из старой шины, широкое сомбреро, на поясе мачете. Рядом ждет другой человек — в костюме, поглядывает на часы, что-то сердито бормочет. Campesino выхватывает мачете и начисто сносит соседу голову. А потом заявляет полиции:
— Он на меня смотрел muy feo,[5] и я уже не смог сдержаться. — Очевидно, человек в костюме был раздосадован, что долго нет автобуса, смотрел на дорогу, а campesino его не понял — и покатилась в канаву голова, жутко гримасничая и сияя золотыми зубами.
Два campesino уныло сидят на обочине. У них нет денег на завтрак. Но смотри-ка: мальчишка ведет несколько коз. Один campesino берет булыжник и вышибает мальчишке мозги. Они ведут коз в ближайшую деревню и там продают. Когда их окружает полиция, они сидят и завтракают.
В маленьком домишке живет человек. Прохожий спрашивает у него, как добраться до Айяхуаски.
— А, да вам вон туда, сеньор. — Он начинает водить прохожего кругами: Где-то здесь была дорога. — Неожиданно он понимает, что не имеет ни малейшего понятия, где находится эта самая дорога, и какое ему вообще дело. Он хватает булыжник и убивает своего мучителя.
Campesinos перебили немало народу булыжниками и мачете. Гораздо опаснее политики и полицейские после работы — у всех автоматические пистолеты 45-го калибра. Приходилось быстро учиться нырять в укрытие. Вот еще одна подлинная история: Politico с пистолетом узнает, что его девушка его обманывает встречается в коктейль-баре с кем-то другим. С ней рядом случайно оказывается какой-то американский парнишка — и тут в бар врывается наш мачо: CHINGOA![6] Выхватывает сорокапятку и одним выстрелом сшибает паренька с табурета. Труп выволакивают наружу и бросают чуть дальше по дороге на обочине. Когда приезжают фараоны, бармен пожимает плечами, стирает тряпкой кровь со стойки и говорит только:
— Malos, esos muchachos![7]
В каждой стране имеются свои Говнюки — например, какой-нибудь южный охранник правопорядка, считающий зарубки на стволе: сколько негритосов он ухайдакал, — так вот, осклабившийся мексиканский мачо тоже, разумеется, относится к таким откровенным уродам. А мексиканцы из среднего класса ничуть не лучше других буржуа на свете. Помню, в Мехико рецепты на наркотики были ярко-желтого цвета — как тысячедолларовые купюры или справки об увольнении из армии без льгот и привилегий. Как-то мы со Старым Дэйвом решили один такой рецепт отоварить — он получил его вполне законно у мексиканского правительства. Первый же аптекарь, к которому мы зашли, дернулся и зарычал при виде рецепта:
— No prestamos servicio a los viciosos![8]
Мы ходили из одной fаrmacia в другую, и с каждым шагом нам становилось все хреновей.
— Нет, сеньор… — Должно быть, так мы прошли уже много миль.
— Никогда в этом районе раньше не был.
— Ну, давай еще здесь попробуем.
Наконец, заходим в крохотную farmacia — просто лавчонка, не больше. Вытаскиваю receta, и седая дама-аптекарь улыбается мне. Посмотрела на рецепт и говорит:
— Две минуты, сеньор.
Мы сели подождать. На окне стояли герани. Маленький мальчик принес мне стакан воды, о мою ногу терся кот. Через некоторое время дама вернулась с нашим морфием.
— Gracias, senor.[9]
Теперь все вокруг кажется нам чудесным: на рынке полно крохотных farmacias, снаружи — ящики и прилавки, на углу — pulqueria. В киосках продают жареных кузнечиков и мятные леденцы, черные от мух. Мальчишки, приехавшие из деревни, одетые в чистую холстину без единого пятнышка и веревочные сандалии: лица как надраенная медь, а глаза — черные, яростные, невинные, как у экзотических зверюшек, они ослепляют своей бесполой красотой. Вот стоит мальчик с резкими чертами и черной кожей, пахнет ванилью, за ухом у него — гардения. Да, ты нашел своего Джонсона,[10] но для этого потребовалось пробраться через всю Срань. Вот так всегда. Только начинаешь думать, что Землю населяют одни Говнюки, как встречаешь Джонсона.
* * *Однажды в восемь утра мне в дверь постучали. Я пошел открывать прямо в пижаме — там стоял инспектор иммиграционной службы.
— Одевайтесь. Вы арестованы.
Судя по всему, соседка накатала длинную кляузу — мол, я пью и безобразничаю. Кроме того, у меня не все документы в порядке — и где моя мексиканская жена, она ведь должна где-то быть? Офицеры иммиграционной службы уже настроились засадить меня в тюрьму, а потом депортировать как нежелательного иммигранта. Разумеется, все можно исправить каким-то количеством денег, но допрашивал меня сам начальник отдела депортации, а он на мелочь размениваться не станет. В конце концов, пришлось откупиться двумя сотнями долларов. По пути из иммиграционной службы домой я представлял себе, сколько бы мне пришлось выкладывать, если бы у меня в Мехико действительно имелся какой-то бизнес.
Я подумал о тех нескончаемых проблемах, с которыми сталкивались трое американских хозяев бара «Эй, на борту!». Сначала к ним за mordida постоянно захаживали полицейские, потом зачастили санитарные инспекторы, потом — снова фараоны: искали, к чему бы придраться, чтобы хапнуть с заведения побольше. Одного официанта увезли в город и избили до полусмерти. Хотели знать, где прячут труп Келли; сколько женщин изнасиловали в баре; кто поставляет дурь; и так далее. Келли был американским хипстером, которого подстрелили в «Эй, на борту!» за полгода до этого — он поправился и теперь служил в армии США. Ни одну тетку там ни разу не изнасиловали, а траву не курили вообще. К этому времени я совершенно отказался от мысли открывать в Мексике бар.
- Голый завтрак - Уильям Берроуз - Контркультура
- Человеческий панк - Джон Кинг - Контркультура
- Школа - Владимир Козлов - Контркультура
- Семечки - Анатолий Субботин - Контркультура / Юмористическая фантастика
- Лоскутный мандарин - Суси Гаетан - Контркультура
- Revive or Die - Михаил Юрьевич Левацкий - Контркультура / Русская классическая проза / Триллер
- Животная - Александра Дрига - Контркультура
- ЭмоLove - Ольга Лазорева - Контркультура
- О чём не скажет человек - Энни Ковтун - Контркультура / Русская классическая проза
- Звездюлина - Ирина Лисица - Контркультура / Русская классическая проза