Форма входа
Читем онлайн Владимир Яхонтов - Наталья Крымова
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Сначала — „В холмах зеленых табуны коней…“. Потом — „Песнь о собаке“, одно из самых замечательных стихотворений по причастности ко всему живому.
Сука родила щенят, а хозяин их утопил.
Яхонтов сразу брал какую-то высокую протяжную ноту. Сначала она была светлой и торжественной, сопровождая рождение новой жизни:
Утром в ржаном закуте,Где златятся рогожи в ряд,Семерых ощенила сука,Рыжих семерых щенят.
В последней строчке слова отделялись друг от друга, как щенки: вот они, каждый отдельно, рыжий, теплый.
До вечера она их ласкала,Причесывая языком…
Он читал это в том ритме, в котором — снизу вверх, размеренно и заботливо — собака вылизывает своих щенков. Даже, кажется, делал такое движение головой.
Потом „Вышел хозяин хмурый, Семерых всех поклал в мешок“.
По сугробам она бежала,Поспевая за ним бежать…
В этом беге возникала нота не человечья и не звериная („ме-е-сяц е-едет, коте-о-енок плачет“), а вообще тоске присущая:
В синюю высь звонкоГлядела она, скуля,А месяц скользил тонкийИ скрылся за холм в полях.
Собака — живая, месяц — живой. У березы „зеленая прическа, девическая грудь“. Одушевление природы, растворение живого в живом казалось естественным и радостным законом, который исполнитель утверждал в полном согласии с поэтом.
Постепенно в этой симфонии появлялись новые мотивы — разлуки, прощания. Сначала за разлукой следовала новая встреча („Сукин сын“), но время вступало в свои права, и настроение монолога менялось все чаще, все резче. От элегического покоя — к тревоге, от попыток умиротворения — к потере гармонии и новым ее поискам.
Самый умиротворенный момент — четыре стихотворения из цикла „Персидские мотивы“.
Сильно потрепанная книжка „Самаркандия“ К. С. Петрова-Водкина („Аквилон“. Петербург, 1923 г.) принадлежала когда-то Яхонтову и Поповой. Различные явления искусства вдруг связываются. Попову всегда тянуло в Азию. Там ей хорошо дышалось — астма отступала. В 20-х годах, однажды решившись, она поехала вдруг в Бухару и Самарканд; в 30-х годах жила в Ташкенте. В ее „азиатских“ рисунках — явное влияние графики Петрова-Водкина, „самаркандской“ в частности. Лишь когда сопоставились факты, мимоходом оброненные слова, наконец, когда случайно нашлась эта „Самаркандия“, с давних лет сохраненная в комнате на Клементовском, стало понятным, что получило смысловой и интонационный резонанс в „Персидских мотивах“ у Яхонтова.
Азия — страна покоя. „Дремотный отдых с пилавом“; „ласковые приветствия“; сон „под журчание слов и арыка“; „древние люди“, которые „умели сосредоточиваться над вещами и строить из них любые формы“; „откровение Востока — бирюза“. Это все — из „Самаркандии“, отчеркнутое, видимо, Поповой.
Исследователи замечают, что Есенин, пройдя через „азиатское“, как через начало грубое, хищное, насильственное („Пугачев“), уходит совсем к иному воссозданию Азии — „голубой“ Азии. В „Персидских мотивах“ эта голубая мечта Пугачева становится явью». Яхонтов, в юности исполнив «Пугачева», больше не возвратился к нему, а в самый центр есенинской композиции поместил «Персидские мотивы», как некое желанное обретение гармонии, душевного покоя.
Если верно утверждение литературоведов, что противовесом «кабацким мотивам» у Есенина являются «персидские мотивы», где его тоска уравновешивается и облегчается, то и в яхонтовской композиции именно этот противовес был найден. Он читал «Шаганэ ты моя, Шаганэ», «Ты сказала, что Саади», «Никогда я не был на Босфоре», «В Хороссане есть такие двери».
Мне пора обратно ехать в Русь.До свиданья, пери, до свиданья…
Этими стихами кончалось первое отделение программы — читая их, Яхонтов медленно отходил в глубь сцены.
Потом следовал новый подъем — возвращение в осеннюю Россию, к чувствам и мыслям по-осеннему чистым и острым. В любовной лирике Есенина можно найти и другие, более выигрышные (и Яхонтову не чуждые) мотивы. Но он к ним как-то не потянулся. «Счастлив тем, что целовал я женщин» — оставалось за пределами композиции. Замечено, что поэтизация «чувственного» не свойственна лирике Есенина; эта сторона человеческих отношений казалась ему темной, скорее пугающей, чем привлекательной.
О, возраст осени! Он мнеДороже юности и лета.Ты стала нравиться вдвойнеВоображению поэта…
Сами чувства живые и острые, но в них некая отстраненность и от женщины и даже от самого себя.
Теперь со многим я мирюсьБез принужденья, без утраты,Иною кажется мне Русь,Иными — кладбища и хаты…
Этим стихотворением открывалась вторая часть композиции. Оно начинается с романсовой интонации «Пускай ты выпита другим», но тут же — «кладбища и хаты», а женщина — уже «сестра» и «друг». Надрывно-хмельные напевы звучат дальним отголоском ушедшего.
Бестрепетно сказать могу,Что я прощаюсь с хулиганством.
Яхонтов объявлял это, а слово «хулиганство» своей излюбленной интонацией как бы сбрасывал вниз. В последней строфе он повторял прием — произносил, вслушиваясь в каждое слово:
Что я одной тебе бы мог,Воспитываясь в постоянстве,Пропеть о сумерках дорог…—
останавливался в задумчивости, почти нарушая ритм стиха, а затем бросал безразлично, кратко:
И уходящем хулиганстве.
Прощание с юностью; прощание с женщиной; прощание с родиной. И, наконец, — с жизнью. В этой «прощальной симфонии» оттенялось множество разнообразных мотивов — то лирическое возвращение к молодости («Не бродить, не мять в кустах багряных»), то воспоминание о веселом разгуле («Слышишь — мчатся сани»). Единое общее настроение можно было определить пушкинскими словами: «печаль моя светла». Стихотворение «Пушкину» становилось важной смысловой точкой второй части композиции.
Мечтая о могучем дареТого, кто русской стал судьбой,Стою я на Тверском бульваре,Стою и говорю с собой…
…Но, обреченный на гоненье,Еще я долго буду петь…Чтоб и мое степное пеньеСумело бронзой прозвенеть.
В 1924 году, когда писались эти строки и даже в конце 30-х годов, когда они Яхонтовым читались, силу их поэтического прозрения трудно было оценить. Ни в буквальном, ни в переносном смысле памятник Есенину еще не был слит. Когда же вспоминаешь классически-чистую, уверенную яхонтовскую интонацию, удивляешься, с одной стороны, тому, как он на нее решился, но с другой — полной естественности подобного толкования. С фигуры Есенина как-то само собой стиралось все лишнее, отдающее позой, скандальностью, богемой. Яхонтов категорически отказывался идти навстречу той части публики, которая подобными вещами интересовалась.
О Александр! ты был повеса,Как я сегодня хулиган.
Он не вносил в эти слова панибратства. Смысл интонации был прост и серьезен: как «повесой» нельзя назвать Пушкина-поэта, так Есенин далек от «хулигана». Кличка, тем или иным кругом людей данная, еще ничего о поэте не говорит, облика его «затемнить» (это слово Есенина) не может.
Но, обреченный на гоненья,Еще я долго буду петь…
Яхонтов любил слово «долго». Наверно потому так запомнилось: «Ты заснешь надолго, Моцарт». Или: «И долго буду тем любезен я народу».
И у Есенина так же отчетливо, осмысленно прозвучало это слово, в контексте программной для поэта (и для композиции) строфы:
Еще я долго буду петь…Чтоб и мое степное пеньеСумело бронзой прозвенеть…
Это было написано за год до смерти. Не о долголетии, а о долгой, независимой от реального человека жизни стихов.
* * *Ставя поэму «Черный человек» в конец программы, Яхонтов, очевидно, решил песенно-музыкальное строение композиции закончить трагически. Так было в реальной судьбе Есенина. Однако с исполнением «Черного человека» все оказалось непросто.
У Есенина с «Черным человеком» тоже сложились особые отношения. Он никак не мог выпустить поэму в свет. Написал ее в 1923 году за границей, по возвращении читал друзьям, но в печать так и не отдал. В ноябре 1925 года переписал набело. «Поэма эта, — утверждает А. Марченко, — больше, чем литература, это — высший суд художника над самим собой (в пушкинском, высоком смысле этого слова). Не печатая, нося в себе, поэт отдалял, оттягивал тот самый предопределенный, предсказанный ему день, когда он должен будет дать ответ за то, что, „торопясь“ и „нервничая“, дал меньше, чем мог бы дать».
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Владимир Яхонтов - Наталья Крымова бесплатно.
Похожие на Владимир Яхонтов - Наталья Крымова книги
- Приходит время вспоминать… - Наталья Максимовна Пярн - Биографии и Мемуары / Кино / Театр
- Курс. Разговоры со студентами - Дмитрий Крымов - Кино / Публицистика / Театр
- Вселенная русского балета - Илзе Лиепа - Биографии и Мемуары / Музыка, музыканты / Театр
- Олег Борисов - Александр Аркадьевич Горбунов - Биографии и Мемуары / Кино / Театр