Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместе со своим полком прапорщик Долгоруков вошел в покоренную крепость, участвовал в приеме турецких пленных и несколько дней отдыхал, готовясь к дальнейшему походу в Молдавию.
Побеждая турок в больших и малых баталиях, Миних без особых трудностей прошел по молдавским землям и взял крепость Яссы. Но дальнейший поход фельдмаршала остановил прискакавший в русский лагерь нарочный офицер. В доставленном Миниху пакете сообщалось о заключенном восемнадцатого сентября в Белграде мирном трактате и находился приказ о прекращении военных действий.
И хотя подробных условий мира никто не знал — а они оказались для России не самыми лучшими, — армия отметила окончание войны победными пушечными салютами.
Ожидание скорого возвращения в родные земли лучше самых строгих приказов подстегивало маршировавшие к Днепру полки. Но по раскисшим от холодных осенних дождей дорогам армия двигалась крайне медленно, каждый день теряя от болезней десятки людей. Проведенная же в конце ноября переправа через широкую полноводную реку превратилась для всего войска в одно из самых тяжелейших испытаний.
Изломанный бурным потоком где-то в верховьях, по Днепру шел лед, из-за которого невозможно было соорудить хоть какие-нибудь переправы. Стремительное течение могучей реки яростно бросало ноздреватые льдины на собираемые в мосты плоты и, легко обрывая крепежные канаты, срывало их с якорей, унося в низовья, где в пенистых порогах они разбивались в щепки.
В конце концов, ценой невероятных усилий, пехоту и обозы переправили на лодках и отдельных больших плотах, а тяжелые артиллерийские орудия пришлось обвязывать толстыми канатами и перетаскивать волоком по каменистому речному дну.
Эта адова работа — в холодной воде, на пронизывающем ветру — унесла немало жизней. Но Долгорукову повезло: он хотя и простудился, однако вовремя был отправлен на излечение в лазарет и уже спустя пару недель поднялся на ноги. А затем, выпросив отпуск для поправки здоровья, уехал в родную Москву.
6
В центральных губерниях России давно лежал снег. Запряженный парой упитанных лошадей, теплый, уютный возок, подряженный за хорошую плату, быстро катил по накатанным дорогам. Желая поспеть домой к Рождеству, Василий не стал торговаться — заплатил за возок едва ли не половину своего офицерского жалованья, но зато теперь сладко посапывал на лавке, укрывшись с головой толстым овчинным тулупом, захваченным в Яссах в качестве одного из своих трофеев.
Москва встретила 17-летнего прапорщика видимыми издалека золотыми маковками церквей, полуденным звоном колоколов и сочным запахом стелившихся над землей печных дымов. После привычного по походной жизни армейского многолюдья белокаменная показалась ему каким-то полупустынным неживым городом.
Покружив по заснеженным московским улицам, обогнав несколько неторопливо двигавшихся карет, возок выехал на Охотный ряд и остановился у парадных дверей долгоруковского дома.
Василий выскочил из возка, волнуясь, толкнул тяжелые двери и, не в силах сдержать охватившего его ликования, закричал во весь голос:
— Ну кто ж так гостей встречает?! А?.. Я вернулся!
Высыпавшие через несколько мгновений из разных комнат и коридоров слуги буквально остолбенели от неожиданности, а прибежавшие из дальней залы сестры со слезами радости, с визгом повисли у него на шее, расцеловывая в обе щеки.
— Господи, Васенька вернулся… Живой… Здоровый… Вот счастье-то какое… Вот счастье…
А вечером, сидя в жарко натопленной комнате за большим столом, уставленным по случаю возвращения разными яствами, Василий рассказал сестрам о своих боевых делах и узнал от них о печальной судьбе отца.
Нашумевшее «Дело Долгоруковых» рассматривалось долгих семь лет и закончилось массовой расправой над княжеским родом.
В минувшем ноябре, восьмого числа, на Лобное место в Новгороде солдаты вывели всех осужденных на казнь Долгоруковых.
Вечер выдался ветреный, с морозцем. Над заполнившей всю площадь толпой легким белым облачком клубился выдыхаемый пар. Мужики скоблили скрюченными пальцами косматые бороды, поглубже натягивали на головы облезлые шапки, бабы, притопывая, кутались в прохудившиеся платки, — все с тревожным любопытством ожидали начала кровавой экзекуции.
Первым на лобное место ступил приговоренный к колесованию князь Иван Алексеевич. Подручные палача сдернули с него одежду, кинули спиной на стылую плаху. Палач, исполнив неторопливо и привычно все положенные при колесовании действия, поднял в последний раз топор и, шумно выдохнув из широкой груди воздух, с силой опустил его на княжескую шею. Гулко ударившись о заиндевевшие доски, окровавленная голова покатилась к краю деревянного помоста. Палач с прежней неторопливостью подошел к ней, взял за волосы, показал народу.
Затем к плахе по очереди подвели князей Сергея Григорьевича и Ивана Григорьевича.
Притихшая, забывшая про ветер и мороз толпа, расширив в страхе глаза, крестясь и поминая Господа, завороженно следила за взмахами окровавленного топора.
Потом вывели на казнь братьев Василия и Михаила Владимировичей. Бледные, они стояли, опустив головы, собираясь с последними силами, чтобы достойно принять лютую смерть. В это время наблюдавший за исполнением приговора специальный посланец Анны Иоанновны громко объявил волю императрицы, которая всемилостивейше освободила братьев от казни, заменив ее вечной ссылкой.
Семнадцатого ноября, сопровождаемый усиленной охраной, Михаил Владимирович Долгоруков был отправлен на заточение в Соловецкий монастырь, в котором провел полтора года…
Когда сестры закончили свой грустный рассказ, Василий долго сидел молча, устремив взгляд в угол комнаты, где в желтых отблесках свечей тускло поблескивала серебряным окладом небольшая иконка. Потом налил себе в бокал красного вина, посмотрел на сестер, промолвил негромко:
— Ну и слава Богу… Жив наш батюшка, и в том удача… И заточенье соловецкое, даст Бог, выдержит… А потом вернется к нам — не вечно ж толстомясой державой править. Обязательно вернется!..
Не чувствуя вкуса, он быстро выпил вино, утер влажные губы рукавом мундира, встал и, ничего не сказав, ушел в свою комнату…
В Москве Долгоруков пожил недолго и уже в начале января покинул ее, отправившись в Петербург. Во-первых, теперь он был приписан к Санкт-Петербургскому пехотному полку, в котором надлежало проходить дальнейшую службу, а во-вторых, на 14 февраля в столице были назначены торжества по случаю окончания турецкой войны и заключения мира между империями.
Празднование проходило чрезвычайно пышно. С утра на всех церквах, весело перекликаясь, звенели разноголосые колокола. На запруженных толпами людей улицах специальные чиновники горстями разбрасывали золотые и серебряные жетоны. Но особой популярностью у простолюдинов пользовалась площадь, где был сооружен необычный фонтан — сверкающими пахучими струями из него лилась в небольшой бассейн водка, которую каждый желающий мог пить без меры. А неподалеку от фонтана был выставлен на особом блюде огромный зажаренный бык. Его съели быстро, отрезая ножами большие куски мяса для закуски. А поскольку водка продолжала литься, то вскоре значительная часть людей оказалась в изрядном подпитии, а наиболее ретивые мужики кое-где успели подраться.
Сама императрица Анна Иоанновна устроила в дворцовой галерее торжественный прием для всех участников прошедшей войны, начиная от генерал-фельдмаршалов Бурхарда Миниха и Петра Ласси, отличившегося разорением Крыма в 1737–1738 годах, и кончая обер- и унтер-офицерами.
Прапорщик Василий Долгоруков тоже был на приеме, но вперед, как это делали другие, не лез. Напротив, старался затеряться в толпе офицеров и дам, чтобы ненароком не попасться на глаза императрице или кому-то из ее ближайшего окружения. А когда закончилась торжественная часть, вернулся в полковую казарму.
Размеренная петербургская жизнь и служба в полку не особо тяготили молодого офицера. Куда более мрачными выглядели семейные дела Долгоруковых — двадцать третьего сентября злопамятная Анна Иоанновна издала указ, поставивший семью на грань разорения: все движимое и недвижимое имущество князя Михаила Владимировича было отписано на ее императорское величество.
Узнав об этом, Василий крепко закручинился, понимая, что должен будет влачить жалкое, недостойное княжеского звания существование только на офицерское жалованье.
И тут произошло событие, воспринятое Долгоруковыми как знак судьбы — семнадцатого октября Анна Иоанновна скоропостижно скончалась на 48-м году жизни.
Взбодрившийся Василий решил воспользоваться удобным случаем и поспешил подать челобитную правительнице Анне Леопольдовне, в которой нижайше просил, чтобы недвижимость отца «оставили на пропитание» ему, а также брату Александру, служившему в том же Санкт-Петербургском полку, и сестрам Авдотье и Аграфене, жившим теперь в усадьбе.
- Повесть о Сергее Непейцыне - Владислав Глинка - Историческая проза
- Князь Гостомысл – славянский дед Рюрика - Василий Седугин - Историческая проза
- Жизнь и судьба прапорщика русской армии - Александр Витальевич Лоза - Историческая проза
- Князь Святослав II - Виктор Поротников - Историческая проза
- Бородино - Сергей Тепляков - Историческая проза
- Синий Цвет вечности - Борис Александрович Голлер - Историческая проза
- Барбаросса - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Борьба за Осовец - Сергей Хмельков - Историческая проза
- Пером и шпагой - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Верхом за Россию. Беседы в седле - Генрих Йордис фон Лохаузен - Историческая проза