Форма входа
Читем онлайн Записки ангела - Сергей Николаев
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
— Почему накурено?
— Не уследили, простите…
— Вы же знаете, что он бросил курить?! — Голос незнакомца стал угрожающим.
— Так точно.
— Вы же знаете, он дыма не любит…
— Так точно.
— И все-таки не уследили?
— Виноват. Грузчики… — Знакомый нам распорядитель, кажется, дрожал от страха.
— Ну смотрите, если он заметит, вам придется ответить…
— Так точно.
— Идите.
— Слушаюсь.
И уже известный нам пингвин зацокал каблучками. И куда же вы думаете? Туда же, куда и мы, грешные, то бишь в темную комнату, чем, дядюшка, освободил меня от кислородного голодания, потому что алкашата мои вздрогнули при его появлении, аки овцы при появлении пастуха с ножом, и жестокая ладонь на моем лице мгновенно вспотела и ослабла, и, выскользнув из нее, я отшагнул в сторону.
— Накурили, сволочи! — зашипел вошедший. — Я ж вам говорил!
— Да с устатку ведь… — попытался оправдаться кто-то из носильщиков.
— Я вам дам с устатку… Я вам дам… — начал было снова налетать на мужиков оскорбленный мажордом. — Вот без водки оставлю, тогда посмотрите…
Но тут в соседней комнате вдруг снова заблеяла по-овечьи дверь, и некто кряхтящий, сопящий и хрустящий вдвинулся в нее. Все в нашем закутке мгновенно стихло, и даже дыхания соседей не улавливал я.
— Гм… Гм… — пробурчало, словно из преисподней, из антикварной залы. — Ну, и где же он?
— Вот, взгляните, — угодничал теперь уже более важный пингвин. — Вот, пожалуйста…
Затем послышалось кряхтение, сопение и хруст, будто снялось с места и зашагало засохшее дерево. Когда же эти прискорбные звуки стихли, утробный голос вновь омрачил пространство:
— Мм-нда, мм-нда… Хорош… Ничего не скажешь. И какой век?
— Шестнадцатый… Из покоев Басманова…
— Мм-нда… А мастер кто?
— Конфеткин Иван…
— Не знаю такого…
— Малоизвестен… Из народа… Самородок, можно сказать. Не открытый еще… На Серпуховщине проживал…
— Молодцы, молодцы, — словно из болота пузыри, выбивались со дна его гортани слова, — уважили старика… Утру я теперича нос Васятке…
Потом послышалось хрюканье, которое, очевидно, было смехом, так как вслед за ним рассыпался мелким бесом в хихиканье многоуважаемый пингвин.
— Ну что ж… — оборвал его откровенное подобострастие хозяин дома. — Мм-нда… Вам с Аркадием по месячному окладу. За радение… Грузчиков угостить по первому разряду. Да глядите, не скупитесь… Народ обижать нельзя… Мм-нда… Хорош… Ничего не скажешь…
Затем голос хозяина стал стихать, и сопровождающие его хруст и сопение тоже стали удаляться, потом вновь заблеяла по-овечьи дверь… Мои новые дружки захихикали и в предчувствии опохмелья зашуршали ладонями. Малоуважаемый пингвин тоже приободрился.
— Вас приказано угостить. Попрошу всех в столовую…
Мы поднялись, отдернулся бархатный полог, и снова шкафы встали перед нами. Но дружки мои уже не задерживались в антикварной зале, а прямым путем — видно, не раз бывали здесь — направились в коридор. Мы шли по мягким коврам, среди раскидистых пальм и фикусов, по которым, так же как и в саду, прыгали канарейки и попугаи. На стенах были развешаны портреты. Одно и то же лицо постоянно встречалось на фотографиях, и, заметив это, я стал внимательнее вглядываться в них. Жизненный путь хозяина дома поразил меня. Вот он, юный совсем, на поджаром скакуне, в лихо заломленной буденовке, с деревянной кобурой нагана на поясе… Вот он в клинчатой кепке, в выгоревшей гимнастерке, перепоясанный ремнем, уже тяжеловат, уже не юн, но все же еще молод, с колоском в руке возле убогого «Фордзона» на фоне обтрепанного лозунга «ДАЕШ КОЛЕКТИВЕЗАЦИЮ»… Вот он кругленький уже, лысый наполовину, в военной форме, с кубарями в петлицах, но с гражданской статью в теле на фоне танка, склонившийся над военной картой… Коридор был длинен, метров двадцать, и по обеим сторонам его висели портреты. С каждым новым шагом герой наш все сильнее старился и полнел, и все больше орденов и медалей появлялось на его и без того блестящей груди. Но последнюю фотографию я не могу не вспомнить. О, это был знаменательный снимок, апофеоз, можно сказать, триумф великой жизни — в самом высоком зале, самый высокий человек вручал хозяину дома самый высокий орден. Фотография была сделана в натуральную величину и окружена, как нимбом, сотнею золотых лампочек. Но только все равно грустно было смотреть на награжденного: совсем уже ветхий и дряхлый, как гнилое дерево, с обвисшими плечами, с оттопыренной губой, с обнаженными белыми челюстями, он был похож на мертвеца, которого держат на свете лишь чарами волшебства. Но судя по тому, сколько места оставалось еще на стене, старик и не думал завершать карьеру и был полон сил и энергии.
Но наконец-то, дядюшка, коридор кончился, и мы вошли в небольшую столовую, причудливо окрашенную светом с улицы, пробивающимся через разноцветные — зеленые, синие, оранжевые — стекла. Один из четырех столов оказался уже накрыт. Бутылка посольской водки, как голубой собор, возвышалась на нем. Бутерброды с красной и черной икрой отражали в своих икринках калейдоскоп оконных стекол. Белоснежные салфетки на тарелках, свернутые пирамидками, напоминали вершины Кавказа. На кухне, за деревянной перегородкой, что-то шипело и скворчало, и запахи эти заставили меня вспомнить, что я сегодня еще не ел. Я сначала подумал, что стол сей накрыт для каких-то почетных гостей, а нас поведут куда-нибудь в закуток. Но алкашки мои без раздумий направились прямо к посольской и, усевшись на старинные резные стулья, снова потерли ладонями. Я, дядюшка, признаться, уже начал беспокоиться за исход своей авантюры. Окна в доме были наглухо забиты, и в случае разоблачения мне некуда было бы скрыться. А разоблачение могло последовать в любую секунду. Алкашки, опомнившись от шока, начали более строго и подозрительно вглядываться в мое лицо. Я даже занервничал от их недоверчивых прищуров. Однако случай выручил меня. Неизвестно откуда подскочил к нам малоуважаемый пингвин и сияющей улыбкой предложил вымыть руки. Один за другим мужики, вновь почувствовав себя культурными людьми, стали выходить из-за стола и удаляться за перегородку. Оттуда возвращались они умытые и причесанные, с блаженными лицами. За ними вслед направился и я и, оказавшись перед двумя дверьми, дернул ручку ближней, но вошел… Нет, не в умывальню, а в комнату какую-то, то ли в кладовую, то ли в зверинец, до сих пор не пойму. Но только смуглокожие колбасы сталактитами свисали с потолка, но только перетянутые шпагатами окорока источали прозрачный душистый жир, но только рыжебокая белка кружилась в колесе, и ветер раздувал, как флаг, ее пушистый хвост… Были там еще и ежи в крошечных клетках-одиночках, и пирамидки консервных банок с лососевой икрой и балыком, аквариумы с золотыми рыбками, и… Но все это я видел как бы вскользь, потому что ветер в хвосте пушистом белки взбудоражил меня, напомнив о бескрайнем небе. И, обернувшись в сторону, откуда он дул, я наконец-то увидел то, чего так давно искал в этом доме, — распахнутое окно, мой дядюшка. И еще обнаружил я, что тумана давно уже нет, небо сияет голубизной, и солнце отражается в стекле. Мысль о бегстве мгновенно мелькнула в моей голове, и, встав на подоконник, я хотел уже взмахнуть крылами, но тут городошные палки колбас закачались у меня перед глазами, и страдания Антония Петровича о копченой колбаске вспомнились. Стыдно, стыдно признаваться в том, что содеял я после. Но что было, то было. Каюсь, каюсь, каюсь, как сказал бы поэт. Да, дядюшка, вы правильно догадались — я сдернул с крюков и сунул за пояс пяток окаменевших от качества колбас да еще — что греха таить, исповедь лжи не любит — насовал в карманы дюжину банок с черной и красной икрой, моргнул на прощание белке, которая, изумленно прижав к груди лапки, свидетельствовала мое воровство, и, пожелав всем здоровья и долгих лет жизни, сиганул в окно.
Приятно творить добро
Однако лететь теперь было труднее. Колбасы упирались в пах и мешали движениям. Консервные банки в карманах пиджака от взмахов крыльев шарахались друг об друга, производя глухие чмокающие звуки. К тому же голод — я ведь с утра ни маковки не проглотил — все настойчивее напоминал о себе тоскливым бурчанием в животе. Короче, к исходу второго часа я был уже в изнеможении и, едва держась в воздухе, неумолимо терял высоту. К счастью, Хлынь наконец-то открылась моему взору. Расправив крылья, я стал планировать вниз.
Был уже вечер, тихий, ласковый. Заходящее солнце отражалось в окнах домов. Хлыновцы семьями сидели на скамейках и, с удовольствием пожевывая корешок, любовались закатом.
— Ах, хорошо-то как… — доносились до меня их ленивые слова.
— Истинный бог, хорошо…
Я вспомнил Хлынь, окруженную со всех сторон водой, я вспомнил затопленные леса и дороги, я вспомнил покосившиеся столбы и провода, висящие над самой водой, и, скажу вам честно, дядюшка, мне стало жутко от их сонного оптимизма. Наконец увидел я избу хозяйки моей и ее саму, сидящую на приступках с горестным лицом. При моем появлении Марфа Петровна поднялась навстречу.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Записки ангела - Сергей Николаев бесплатно.
Похожие на Записки ангела - Сергей Николаев книги
- Домашний учитель для чудовища - Ольга Владимировна Голотвина - Боевая фантастика / Социально-психологическая / Фанфик
- Агнец в львиной шкуре - Сергей Дмитрюк - Социально-психологическая
- 451° по Фаренгейту. Повести. Рассказы - Рэй Брэдбери - Научная Фантастика / Социально-психологическая / Ужасы и Мистика
- Zero. Обнуление - Энтони МакКартен - Детективная фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая / Триллер / Разная фантастика
- СССР-2061. Сборник рассказов. Том 2 - СССР 2061 - Социально-психологическая
- Сорока Джон и Похититель душ. Вор против Вора - Александр Александрович Винниченко - Прочие приключения / Социально-психологическая
- Девушка по имени миллион лет или записки бывшей богини - Delicate Wind - Социально-психологическая
- Кто платит за переправу? - Танассис Вембос - Социально-психологическая
- Яр(к)ость - Вадим Юрьевич Панов - Киберпанк / Периодические издания / Социально-психологическая
- Два благодетеля человечества - Турсынбай Жандаулет - Социально-психологическая