Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трухильо вскричал от ужаса и хотел бежать из дворца, но все двери были заперты и товарищи алебардисты воспротивились намерению дезертира, который для своих выгод хотел было пожертвовать фуэросами и честью своей земли. Да, дорого поплатился мастер Трухильо за фуэросы и честь отечества!
Глава IV. Капитан Бальсейро
Не один мастер Трухильо должен был дурно провести ночь. Пикильо тоже было не очень удобно в подземной спальне, отведенной ему в гостинице «Золотое Солнце». Хинес Перес, к величайшему сожалению своему, не возвращался домой, и Коэльо, майордом, первое лицо, за отсутствием хозяина, рассудил, что гораздо лучше будет выпить за здоровье нового сержанта. Он созвал всех служителей в столовую для уничтожения остатков от обеда гостей. Покормив других, необходимо подумать и о самом себе.
Никто не вспомнил о пленнике, он с унынием обходил темницу, в которой был заключен как государственный преступник. Кроме толстой двери с железными задвижками, не было никакого выхода, а кроме маленького окна, загороженного железными прутьями, – никакого отверстия. Напрасно потрудившись над запертой крепко дверью и покричав, Пикильо, утомленный, сел на пороге, и тут мужество оставило героя, он заплакал. Когда же бывали герои без слабостей? К тому же Пикильо не обедал, завтрак его давно уж забыт в походах и военных подвигах. Он плакал еще и потому, что темнота наводила на него страх, хотя от природы он был вовсе не трус. Вдруг он услышал громкий крик, и воображению его представился последний час; но это шумели трактирные слуги, уничтожавшие хозяйское вино. Они сидели в лучшей комнате гостиницы и повелевали Хуанитой, как меньшей в доме и исполнявшей должность служанки.
– Сходи в кухню, – повелительно сказал майордом, – принеси тех двух куропаток, которых возвратили из девятого номера. Верно, гости были влюблены, что ничего не ели.
Повеление майордома собрание приняло с одобрением и выпили за его здоровье: беседа окупилась. Этот самый шум долетел до ушей Пикильо. Он испугался и стал прислушиваться; через некоторое время послышалось, что кто-то идет, и какая-то тень, мелькнув, загородила полосу лунного света, проходившего в темницу, и опять исчезла. К ногам Пикильо упала жареная куропатка.
Через минуту нежный женский голос говорил в столовой:
– Уверяю вас, сеньор майордом, только одна и была!
– Как одна? Я знаю, что две спрятал! Разве кто-нибудь из этих господ…
И Коэльо подозрительно взглянул на окружающих, но между мальчишками и поваренками «Золотого Солнца» не было ни одного, которого можно было заподозрить.
Таким образом Пикильо пообедал на счет своего неприятеля, у которого пользовался квартирой, впрочем, он с радостью отказался бы от нее; и потому, пообедав, стал снова искать средства к побегу. В половинку окна пролезть было трудно, хотя пленник даже после обеда походил на щенка, но желание свободы, и желудок, наполненный куропаткой, удвоил его силу. Пикильо подкатил бочку к окну, не без труда и повреждений пролез через темное отверстие и выбрался на двор.
Пикильо, нищий и бродяга, не имел никакого понятия о религии, но по невольному побуждению, сам не зная зачем, упал на колени. Он не говорил ничего, но сердце трепетало от какого-то радостного чувства благодарности, и эта немая молитва была лучше многих других.
Пленник, освободившись из темницы, должен был еще вырваться из самой крепости, окруженной высокой стеной, где ворота были крепко заперты. Несчастный опять смутился: он не знал, что предпринять, и с отчаянием увидел, что из одной темницы попал в другую, но ошибся. Сердцем своим он познал Бога, а великодушием приобрел друга, и тот, у кого утром не было никого и ничего, к вечеру нашел два сокровища: религию и дружбу.
На стене вдруг что-то зашевелилось, и луна, недавно скрывшаяся, выглянула опять из-за тучи; взорам Пикильо представилась черноволосая голова, осторожно и внимательно смотревшая на двор… О счастье! Это был Педральви! Пикильо хотел закричать, но друг знаками велел ему молчать.
Не прошло и минуты, как цыганенок, сидя верхом на гребне стены, успел перетащить и уставить легкую жердяную лестницу, по которой сам взобрался на стену. Пикильо влез, сел верхом и нежно обнял своего друга.
– Подральви, ты пришел спасти меня!
– Еще бы! Ты меня освободил, и я тебе помогаю.
– А если бы меня здесь не было?
– Я нашел бы тебя в погребе. Я слышал, куда тебя велели посадить, и все равно где бы ты ни был, я нашел бы тебя.
– А если бы тебя схватили и прибили?
– Это уже не твое дело. Я весь вечер был здесь на улице.
– Что же ты делал?
– Дожидался удобного случая и дождался… нашел эту лестницу.
– Где?
– Да вот здесь напротив, у портного Трухильо.
– Ты ходил к нему в дом?
– Нет, по ней спустился из окна человек, завернутый в плащ…
– Верно вор!..
– Нет!.. Кажется… молодой офицер. Нежный голос из окна говорил ему: «Осторожнее, не оступись». А я и закричал: «Святая инквизиция!..» Окошко захлопнулось, а кавалер соскочил и бросился бежать. Я схватил лестницу и принес сюда. Но полезай скорее. Хоть здесь и хорошо разговаривать, однако внизу будет еще лучше.
Перетащив лестницу на другую сторону, Педральви непременно хотел, чтобы Пикильо первый спустился на улицу. В эту минуту луна опять скрылась за тучами, и все утонуло во мраке, Педральви, не видя своего друга, говорил ему вполголоса: спускайся осторожнее и скажи, когда будешь внизу.
– Спустился! – отвечал Пикильо.
Но в эту минуту, когда Педральви хотел последовать за другом, чья-то сильная рука опрокинула лестницу и схватила Пикильо за ворот.
– Что это? Соперник! – сказал грубый басистый голос. – У нас хлеб отнимает! Ты откуда, мальчишка?
Это был голос капитана Хуана Батисты Бальсейро, который поутру на площади выказал столько патриотической ревности к фуэросам.
– Сеньор кавалер, – сказал Пикильо, – вы ошибаетесь, я не вор! Клянусь вам, я не стану заниматься таким подлым ремеслом… – И Пикильо вскрикнул от боли в плече, жестоко стиснутого рукой сеньора. – Отпустите меня, отпустите, если вы от инквизиции или из алебардистов.
– Не угадал! Но так как ты вышел из этого дома, то, верно, можешь сообщить нам некоторые необходимые сведения.
– Я ничего не знаю, я был на дворе.
– Все равно ты пойдешь с нами.
– Не могу… пустите меня. Меня ожидает товарищ.
– Где?
– Наверху на стене.
И Педральви закричал:
– Да, сеньор кавалер, отпустите его и дайте мне лестницу спуститься, не то я закричу: «Караул».
Бывший с капитаном товарищ взялся было за пистолет, но Бальсейро остановил его.
– Что ты! К чему поднимать тревогу. Пусть тот кричит, если хочет, а мы этого голубчика возьмем с собой.
– Пустите!.. Помогите! – вскричал Пикильо.
– Помогите! Помогите! – закричал Педральви, голос которого со стены раздавался громче и дальше.
В трактире все притихли, потом вдруг зашумели и выбежали на двор, но капитан и его товарищ, схватив свою добычу на руки, скрылись.
Происхождение капитана Хауна Батисты Бальсейро было так же таинственно, как и все обстоятельства его жизни. Одни почитали его за неаполитанца, другие за мавра, сам же он никогда не беспокоился о своем отечестве и не предпочитал ни одной земли, хотя видел их много, но по известным ему причинам не мог нигде ужиться долго. С некоторого времени он поселился в Испании и как опытный человек, много знавший и много видевший, признавался, что из всех европейских государств Испания представляет гораздо более удобств и выгод для его ремесла. Полиция необременительна, беспорядки везде, нигде нет надзору, и Бальсейро после долгой кочевой жизни решился наконец поселиться в этой стране на продолжительное время. К тому же она была для него почти родиной. Он родился в Португалии незадолго до того времени, когда она при короле Филиппе II была присоединена к Испании.
Один из знатнейших лиц Португалии именно дон Генрик де Виллафлор, подкупленный Филиппом Вторым, много содействовал этому соединению двух государств и в награду удостоился титула графа Сантарема. За несколько лет пред тем, около Иванова дня, дон Генрик охотился на Сиерра-Дорсо, одной из прекраснейших гор Алентехо, и, застигнутый проливным дождем с грозой, принужден был искать убежища на одном грязном постоялом дворе. Жена контрабандиста, Херонима, приняла гостя и услужила ему всем, чем могла. Она была женщина молодая, бойкая, не красавица и даже рыжая, но кто в дождливое время будет разбирать? Дон Генрик, от нечего делать, начал любезничать и меньше чем чрез год к нему в замок на берегу Таго явилась женщина из Алентехо с маленьким полненьким мальчиком, который страшно кричал и кусал свою кормилицу. Это была Херонима, и капитан, которого мы здесь описываем, был отец ребенка, которого мать в память незабвенного Иванова дня назвала Хуаном Батистой.
Явление Херонимы, однако, вероятно, не было приятно дону Генрику, потому что при виде ее он отвернулся и, выслав с камердинером двадцать пять дукатов, приказал сказать, чтобы она больше не приходила. Этим и кончились все отношения капитана Хуана Батисты Бальсейро с благородным виновником его рождения.
- Мисс Май - Зинаида Гиппиус - Литература 19 века
- Детство и отрочество. Военные рассказы графа Л. Н. Толстого (статья) - Николай Чернышевский - Литература 19 века
- Лето в Гапсале - Елизавета Лодыженская - Литература 19 века
- Герой пера - Элизабет Вернер - Литература 19 века
- Спиридион - Жорж Санд - Литература 19 века
- Сто рублей - Яков Бутков - Литература 19 века
- Чистая сердцем - Зинаида Гиппиус - Литература 19 века
- Легенда об Уленшпигеле - Шарль де Костер - Литература 19 века
- Моя апология - Александр Бухарев - Литература 19 века
- Поречане - Николай Помяловский - Литература 19 века