Рейтинговые книги
Читем онлайн Дождь идет - Жорж Сименон

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 20

Не знаю почему, я встал и потихоньку спустился вниз. Наверху было тепло и сумрачно. И, как всегда по пятницам, пахло тканью. Внизу матушка, стоя у двери, разговаривала с покупательницей, и обе глядели в сторону объявления, где начинал собираться народ.

- Ты простудишься, Жером!.. Надень пальто...

Но я уже пробирался между рыночными прилавками, и дождь охлаждал мою разгоряченную голову. Я машинально обернулся. Увидел тетину юбку и ее будто забинтованные ступни. Такой вид придавали им войлочные туфли, которые тетя надрезала сверху, так как у нее отекали ноги. А рядом с ней следила за мной взглядом мадемуазель Фольен с лицом китаянки.

НАГРАДА В 20000 ФРАНКОВ БУДЕТ ВЫДАНА ЛЮБОМУ ЛИЦУ, ПОКАЗАНИЯ КОТОРОГО ПОМОГУТ НАЙТИ ВИНОВНИКА ПОКУШЕНИЯ НА ПЛОЩАДИ ЭТУАЛЬ.

На пальцах женщин налипла рыбья чешуя. Торговка сыром с округлыми розовыми руками стояла почти рядом со мной, и я заметил также печальное лицо мадам Рамбюр.

Не знаю почему, мне вдруг захотелось плакать. Люди молчали. На них словно столбняк нашел. Во мне росла необъяснимая тревога, меня охватывал страх. Хорошо знакомая площадь перестала быть чем-то своим, надежным. Однако матушка стояла на пороге лавки в накрахмаленном фартуке, с тяжелой копной льняных волос. Альбера не видать было в окне. Перед кафе Костара жестикулировали мужчины.

Было темно, как в четыре пополудни, хотя часы над моей головой показывали всего без десяти десять. Дождь наносил на все штриховку.

Я не двигался с места. Чувствовал, как багровеют уши, боялся, что простужусь, и все-таки не мог уйти. Я глядел на объявление. Глядел на все вокруг и ничего не видел. Мне представлялось, что с минуты на минуту площадь наводнят конные жандармы, и люди в картузах бросятся перерезать сухожилия лошадям...

А отца нет дома и вернется он лишь поздно вечером!

Может, воздух и в самом деле был насыщен тревогой? Может, все, подобно мне, сознавали, что творится что-то неладное? Рыночная площадь, улицы, город - весь мир на моих глазах принимал ту же жесткую окраску, что картинки в иллюстрированном журнале, и, в довершение всего, я представлял себе чету Трике, Элизу и ее мужа, преступниками, за которыми захлопываются кованые тюремные двери.

- Жером!.. - крикнула матушка в нос: таким голосом она имела обыкновение меня звать.

Я притворился, будто не слышу. Мне хотелось остаться тут, в толпе, вертеться у взрослых под ногами, среди юбок кумушек.

Всего несколько лет спустя мне довелось пережить объявление войны, но и тогда мне не так сдавило горло и я не так остро ощутил катастрофу, как в то утро, выйдя из теплой, защищенной комнаты, где керосиновая печь отбрасывала малиновые блики на паркет.

Мне вдруг представилось, что может произойти любое, что все вокруг мрачно, жестоко, злобно, что начнется свалка, будут колотить, убивать, кататься, сцепившись клубком, в грязи.

И, не знаю уж в какой мысленной связи, возглавлять весь этот беспорядок, как бы дирижировать им, должна была тетя Валери с ее толстой усатой физиономией, большим дряблым ртом и слезящимися глазками.

"В тюрьму... негодяи... проходимцы..."

Я поднял глаза. Она не двинулась с места и все еще говорила, а мосье Ливе что-то писал, положив бумагу на колени и низко согнувшись.

Меня тронули за плечо, я вздрогнул. Это была мадемуазель Фольен. Я чуть не бросился бежать.

- Пора домой, Жером... Мама беспокоится... ты же простудишься...

Я вызывающе на нее посмотрел.

- А мне все равно!

Сознаю, это было глупо, но во мне бурлил непонятный дух мятежа.

Наша до сих пор такая надежная площадь сорвалась с причала, и никогда уже жизнь не станет прежней. Мадемуазель Фольен, вероятно, заметила, как я побледнел, хотя уши у меня горели.

- Пойдем, - настаивала она. - Ты слишком впечатлительный...

Она схватила меня за руку. Пыталась увести. Я уперся.

Мадам Рамбюр удалялась, чуть-чуть наклонив голову. Я слышал, как торговка сыром сказала:

- Не ее ли это сынок подложил родителям бомбу под кровать?

- Пойдем, Жером... Мне трудно тебя тащить...

Я волочил ноги по липкой от грязи рыночной мостовой. Я не хотел возвращаться. Не знаю, что еще меня удерживало.

Помню, что по пути я зацепил ногой корзину с морковью, и мадемуазель Фольен рассыпалась в извинениях перед торговкой. Матушка, отмеряя черный сатин, качала головой.

- Ничего хорошего от этого беднякам не будет,- доказывала ей простоволосая покупательница.

- Пойдем, Жером, я тебя оботру...- вздыхала мадемуазель Фольен.

Жестким полотенцем с красной каймой она вытерла мне лицо и руки, растерла мокрую голову.

На лестнице послышались шаги. Спускался мосье Ливе, вид у него был недовольный. Тетя Валери, перегнувшись через перила, кричала ему вслед:

- Тем хуже для вас, если не сумеете... Я обращусь к адвокату... Но никогда, слышите, никогда эти бандиты не получат мой дом!..

Матушка проводила глазами поверенного, и ручаюсь, что его приход взволновал ее куда больше, чем объявление.

Очевидно, я поднялся наверх, потому что опять вижу себя в комнате, где тетя, снимая золотую цепочку и запирая ее в ящик, сама с собой разговаривала.

Может, я бы и не расплакался - сколько я уже сдерживал слезы,- но взгляд мой случайно упал на игрушки, и я увидел, что все разбросано, опрокинуто, жираф сломан пополам, а гиппопотам раздавлен, превращен в порошок.

- Мои звери! - крикнул я. Тетя пробурчала:

- Не приставай ко мне со своими зверями! Нашел тоже время...

Я был вне себя, распетушился:

- Это ты их сломала!

Напрасно тетя солгала, я это сразу почувствовал.

- Мосье Ливе сломал, когда уходил...

- Неправда!.. Это ты... Я знаю, это ты... Ты нарочно!..

Я кричал так громко, что было слышно внизу, и матушка, конечно, всполошилась.

- Да, нарочно... Ты думаешь, я не знаю, что ты сделала это нарочно...

Я был в этом уверен. Уверен в этом и по сей день. Я представлял себе, как взбешенная беседой с поверенным тетя Валери встает и, срывая сердце, пинает ногой игрушки.

К тому же она недолюбливала моих зверей. Еще накануне она злобно на них пялилась.

- Жером!.. Как ты себя ведешь!..- пролепетала мадемуазель Фольен, не зная куда деваться.

- Она это нарочно!.. Она... она...

Я искал слова. Но оно так и не пришло мне в голову, и, понимая, что в своем исступлении делаю глупость, я бросил:

- Грязная скотина!

После чего уже мог дать волю рыданиям и всласть кататься по полу среди раскиданных игрушек.

Голова и бюст матушки показались над полом. Отдавая себе отчет в размерах бедствия, она шмыгала носом.

- Не обращайте внимания, тетечка... Обычно...

И она тоже заплакала, а меж тем тетя Валери при помощи мадемуазель Фольен растегивала шелковое платье и на площади кучками собирался народ.

- А ты, Жером, сейчас же ступай в постель!

- Лучше уж лечь в постель, - всхлипывал я, - чем... чем...

Кажется, проходя мимо тетушки, я попытался лягнуть ее в лодыжку. Матушка совсем потеряла голову. Она отвесила мне пощечину. Нечаянно она попала в уголок глаза, и глаз сразу покраснел.

- Идем... Позже попросишь прощения у тети!

- Не стану просить!

Меня пришлось тащить силой. Я топал ногами. Матушка сняла с меня куртку, штаны, башмаки. Она поворачивала меня, как младенца. Дверь из спальни в комнату не закрыли.

- Мадемуазель Фольен... Вы будете так любезны спуститься в лавку...

И сейчас еще вижу перед собой лицо матушки, расплывшееся, потому что гляжу на нее сквозь слезы, и слезы у нее на глазах - слезы волнения, а может, раскаяния: она впервые меня ударила.

Готовя кровать, она заметила мой покрасневший глаз и совсем растерялась: смочила в холодной воде лосовой платок, пригнулась ко мне и, боясь тети, чуть слышно прошептала:

- Я тебе сделала больно?

Я покачал головой и закрыл глаза.

Когда я проснулся, было темно, сквозь полуоткрытую дверь в спальню лился свет. Жужжала швейная машинка. Керосиновая печь бросала красноватый отблеск на стоявшую на камине статую мадонны.

Я чувствовал себя громоздким и ватным, как бывает, когда жар.

IV

Я ссылался, возможно с излишней запальчивостью ("Ты всегда хочешь быть правым!" и сейчас беспрестанно повторяет матушка), я ссылался, повторяю, на свою непогрешимую память. В чем я менее уверен, признаюсь, так это в последовательности того, что мне запомнилось.

Если я необычайно четко, в мельчайших подробностях, как на полотнах примитивистов, вижу перед собой отдельные сцены, мне случается останавливаться в нерешительности, когда надо связать их между собой, дабы восстановить всю цепь событий. И отдельные провалы, по контрасту с окружающим их резким светом, в какой-то мере настораживают.

И вот я дошел до такого провала. Заранее мне его не было видно. Я был убежден, что все прекрасно связывается.

Я лежу в постели, хорошо... Стучит швейная машинка... Стало быть, мадемуазель Фольен у нас... И стало быть, это пятница... Я слышу также унылое бормотание старушечьего голоса, какое иногда улавливаешь, проходя мимо исповедальни. Это тетя Валери перечисляет свои обиды.

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 20
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Дождь идет - Жорж Сименон бесплатно.

Оставить комментарий