Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А свет, что ж, надо сделать, вот оклемаюсь, тихонько и сделаю. Собаку женка привязует, да ведь бабий узел известно какой — развязался, шалава…
— У вас же взрослый сын прописан, женатый! Что ж не поможет по дому?
— Что сын, что сын?! Нет его никогда, экспедитором на ликерном заводе работает, по северам все мотается, ему не до нас. Как заявится, так ничего не допросишься, а возьмется в стену гвоздь вколотить, так обязательно погнет — сам еще кривой всегда. От «вредности» производства, говорит. Ниче, младшой, все исправим-сделаем, дай только срок. Пойми, если жизнь така, то ни до чего руки не доходят, право слово! Война, будь она не к ночи помянута…
— Ну а с соседями дружно живете?
— Это у ней спрашивайте, ведь у нас в соседях одни бабы, почитай, — кивнул на жену хозяин, поднялся, поморщившись. — Пойду хоть прилягу — опять лихоманка кажду косточку простреливает!
В отсутствие мужа женщина разговорилась:
— Ленька за мамку шибко трясется, прямо припадочный сделается, коль кто че скажет! Правду сказать, Дятлиха немного чудит: ее недавно в магазине обокрали на трешку, так она обмерла там. Никогда с ней таких делов не приключалось раньше! Опять же, подкинули во двор ее тот паспорт — она опять перепужалась так, что Ленька ко мне прибегал. Улыбается, говорит, что ничего с собой поделать не может — слабость делается, и все. Потом, правда, поведала о письме: с паспортом письмо у ней было от Ивана Осиповича — боялась, как бы Ленька не прознал.
Потапкин был бы ей хорошей опорой. В своем доме он, конечно, не очень сейчас заметный с работой, но понять мужика можно: нет жены. Она после войны застудила голову и умерла. Дочерей выдал, а у них жизня не клеится — соломенные вдовицы. Это при живых мужьях-то! Бес им рот раздирает, а бесенята вино заливают, мужикам тем!.. У каждого своя беда, — утирает слезу собеседница Орешина. — В России нет поди человека без того. Мой вернулся, я возрадовалась, что живой, а скоко слез пролила на его охи? Чисто из родника того мои слезоньки, али родник от них пробился — льются и льются…
Так и не составил никакого протокола в этом доме Николай Орешин — такое у него было чувство, будто пришел он сюда по следу войны слишком рано и спрашивает не то, что хотелось бы людям с открытыми еще, болящими ранами. Да и сам он забудет ли когда о погибшем отце? Как ни скора жизнь, а такое горе, как война, не один век наперед успевает задеть!
И осталась у Кольки Орешина одна мать, любил он ее не меньше Леньки Дятлова.
Только, правда, вида никогда не показывал, может, никто на свете и не знал о его бесконечной, нежной любви. Любое жизненное затруднение мать объясняла просто:
«Ничего, ребяты мои, люди живут, и мы как-нибудь проживем».
Несчастливым был отъезд Кольки из дома: когда в городе они продавали те помидоры, на вокзале у них украли деньги и ведро с купленными домой сайками и пирожками. Мать тогда отвернулась за билетами к кассе, а он зазевался по сторонам.
Пассажиры со всех сторон сочувствовали, грозясь воришкам всяческими карами, а мать Кольки смущенно улыбалась:
— Да это сорванец какой-нибудь ухитрился! Бог с ним, знать, тоже не от хорошей жизни за нашими рублями потянулся, за хлебом. Как-нибудь и мы проживем.
Собираясь домой на каникулы, Колька всегда с особенным удовольствием расходовал до копейки свою скромную курсантскую стипендию на подарки матери и сестре. А с какой гордостью он однажды привез домой и выложил перед матерью на стол молоток, зубило и щипцы, собственноручно скованные и обработанные в мастерских училища во время производственной практики!
— В хозяйстве пригодится, — небрежно проронил он, а мать приложила к лицу какую-то из его блестящих железок и… заплакала, но все равно по-своему — не горько, а светло, тихо улыбаясь…
VI
После обеда Николай Орешин отдыхал в своем кабинете. Спать не хотелось, и он пролистывал конспекты со служебных занятий. Одну страницу перечитал еще и еще, отбросил тетрадку и огорошенно пробормотал: «Ну вот же черным по белому давно записано то, что недавно мне растолковывал Еськин!»
Николай даже припомнил, что майор Бородаев из «Философского словаря» продиктовал эту цитату: «Власть — одна из основных функций социальной организации общества, авторитетная сила, обладающая реальной возможностью управлять действиями людей, согласовывая противоречивые индивидуальные или групповые интересы, подчинять их единой воле с помощью убеждения или принуждения».
Авторитетная сила. Он послушал об этом, записал и… А про силу не забыл и к Леньке Дятлову скоренько ее применил! Про авторитет забыл. А если б не было Еськина? Выходит, слова майора на занятиях не вошли глубоко в сознание, потому что Бородаев пока для Орешина не столь авторитетен, как Иван Михайлович? Вот и для Леньки Дятлова Орешин пока нуль без палочки, тогда как бывшего своего участкового он величает полным титулом: «У нас старший лейтенант дядя Ваня Еськин!»
Дальнейшие размышления Орешина прервал зашедший к нему оперативник Гриша Мухачев, двадцатипятилетний молодой человек завидного роста и спортивного телосложения, порывистый, отчаянный, как в этом убедился Николай. С Мухачевым ему довелось задерживать хулигана, полоснувшего ножом жену и кого-то из соседей. Это было в доме недалеко от парка, за ними прибежала в пикет дочь самого «злодея», как называют всех нарушителей в милиции Двуречья.
Невзрачный пьянющий мужичишка, завидя милиционеров, с бранью понесся навстречу с огромным кухонным ножом, как с саблей.
— Именем закона — брось нож, стрелять буду! — хладнокровно предупредил Мухачев и дважды выстрелил вверх. Но хулигана и это не остановило. Когда до него осталось не больше пяти шагов, в ноги ему ударил третий выстрел. Вот так с ними, хануриками, надо! — сказал потом Николаю Мухачев. — Очухается и еще спасибо скажет, что не в башку его дурную целил! Или ты думаешь, что мне надо было приемом выбить у него нож, скрутить?.. Дудки! Тогда на каждого злодея придется по милиционеру тратить. Всегда неизвестно, чем может схватка окончиться. А вдруг верзила попадет, бугай такенный или вообще ловкач какой-нибудь? Сам закувыркаешься! Пусть-ка знают закон: я за щитом, но и с мечом…
По территориальному расположению своего участка Орешин был подчинен группе из трех оперативников: недавнему выпускнику милицейской школы дознавателю Аношину, Мухачеву и Желтухину. Последний — старший. И по возрасту тоже — ему за тридцать, он в звании старшего лейтенанта, но в форменной одежде Николай еще ни разу Желтухина не видел и даже не мог его в ней представить — какой-то он был весь насквозь гражданский в своем неизменном, несколько мешковатом костюме светло-коричневого цвета, с лицом открытым, добродушным, с постоянной улыбкой.
А еще Желтухин носил коричневый берет с хвостиком, такие Николай видел у художников, тогда как все работники уголовного розыска щеголяли в широких шляпах. В такой новенькой шляпе, несмотря на теплынь, был сейчас и зашедший к Орешину Гриша Мухачев.
— Чем занимаемся, товарищ молодой участковый? Законы заучиваем? — спросил Мухачев, заглядывая в тетрадку Орешина. — Брось зубрить. У знатока законов есть только два пути: становиться судьей или… преступником. Наше дело ловить вторых и приводить их к первым. Пусть упражняются в познаниях. Живи, юноша, как велит сердце твое, не боясь никаких предостережений, в сознание каждого человека с рождения заложено, что можно ему, а что нельзя. Врет тот, кто говорит «не знал». Есть, кстати, возможность убедиться в правоте моих слов: сидит там в дежурке один карманный воришка — пойдем с ним побеседуем, спросишь его, знает ли он, какое наказание полагается за кражу, хорошо это или плохо — воровать? Пойдем? Нет, я вполне серьезно. Пошли. Надо же тебе знать в лицо потенциальных преступников на своем участке. Этот пока еще не попался нам с поличным, но когда-нибудь все равно попадется. Я вызвал его повесткой. А повод такой: из паспортного отдела нам передали заявление некой гражданки Дятловой о краже у нее в хлебном магазине паспорта и денег. Естественно, коль речь идет о краже…
Это был молодой еще сравнительно парень, в кепке, сшитой из шевиотовых клинышков «звездочкой», как у Леньки Дятлова, в хромовых сапогах-бутылочках до колен, называемых лопарями, уголок белого платочка виднелся в кармашке черного просторного пиджака. Держался парень застенчиво, предупредительно, вежливо. Еще перед входом в кабинет Мухачева он смахнул с головы кепку, обнаружив несколько удлиненную, молоткообразную голову, поправил рукой реденький чубчик «английской польки». У предложенного стула он стоял до тех пор, пока не уселись за столом Мухачев с Орешиным.
— Полюбуйся, лейтенант, какой воспитанный молодой человек! — усмехнулся Николаю оперативник. — Не смотри, что зелен, у него почти десятилетка за плечами! Наших закрытых курсов — зэка сокращенно. Еще, заметь, если б не амнистии, то цены бы ему не было! Так, Слоненок?.. Кстати, — повернулся Мухачев опять к Орешину, — хочешь узнать, почему его Слоненком кличут, злодея? Рука у него гибкая и ловкая, как хобот. Правая или левая рука-то, не дай соврать, Лешка?
- Роман-газета 1968-24 Тихонов Н. Книга пути - Николай Тихонов - Современная проза
- Экватор. Черный цвет & Белый цвет - Андрей Цаплиенко - Современная проза
- Ухо - Игорь Денисенко - Современная проза
- Грани пустоты (Kara no Kyoukai) 01 — Вид с высоты - Насу Киноко - Современная проза
- Две повести о любви - Эрих Хакль - Современная проза
- Сердце акулы - Ульрих Бехер - Современная проза
- Дочки-матери, или Каникулы в Атяшево - Олег Рой - Современная проза
- Потерянная честь Катарины Блюм или как возникает насилие и к чему оно может привести - Генрих Бёлль - Современная проза
- Любовь под дождем - Нагиб Махфуз - Современная проза
- Злой Город - Олег Суворов - Современная проза