Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перс — эсперантист. Это больше чем специальность — это призвание, мировоззрение, образ жизни, вся жизнь! Началось еще в школе, где Перс однажды написал на эсперанто сочинение по Маяковскому — легенда, до сих пор передаваемая школьниками от поколения к поколению, — и дошло до того, что этот искусственный язык стал для него абсолютно живым и естественным, так что Перс на нем думает, а в разговоре иногда затрудняется, подыскивая русское слово: «Веня все время лежит, у него от этого… ну как это? адипозо!» Женился Перс, самой собой, на эсперантистке, и дома у них употребляется только эсперанто, так что для племянника Вольта Феликса эсперанто — родной язык. Любимый разговор Перса — о том, что языковые барьеры ведут к непониманию между народами, к конфликтам, войнам, и как счастливо изменится мир, когда все научатся общему языку — эсперанто! Ради заработка Персу приходится хвататься за множество работ, но делом жизни он избрал себе перевод «Евгения Онегина». Какой-то перевод существует, но, по отзыву Перса, довольно плохой, чему Вольт охотно верит, поскольку вообще не представляет хорошего перевода «Онегина» на любой язык. Но Перс не сомневается, что его перевод донесет всю поэзию подлинника, — ну и вообще это необходимая работа: «Перевести на грядущий единый всемирный язык все шедевры классиков национальных!»
— Такой добрый, что все на нем ездят верхом! Своей работой ему заниматься некогда!
Вольт горделиво уверен, что брат — специалист высшего класса, каких, может быть, десяток или два во всем мире, и потому вдвойне бесится, что Перс убивает столько времени на милых родственничков. Похоже, он сожалеет о погибающем впустую времени Перса сильнее, чем сам Перс.
В кухню вошла Надя.
— Здравствуйте, Нина Ефимовна.
— Доброе утро, Наденька! Вы сегодня тоже плавали? А я не знала, спите вы или нет, боялась включить радио.
Мама такие вещи говорит без всякого намека: мол, терплю из-за вас неудобства, не включаю радио, — нет, она радостно сообщает факт: действительно боялась разбудить и не включала! Мама вообще не способна на тонкие намеки, скрытые уколы. А Надя этого никак не может понять, ей вечно чудятся намеки, и она ответила с отчужденностью:
— А не надо бояться, Нина Ефимовна. Я если сплю, то сплю и под радио. Кто хочет спать, заснет при любом дискомфорте. Я говорю, потому что испытала на своей шкуре. В цирковых гостиницах никогда ни дня, ни ночи: прорепетируешь ночью на манеже, а потом спишь, а рядом лай, телевизор!
Вольт сам иногда говорит маме неприятные вещи — но то он, когда же пытается кто-то другой, хотя бы и Надя, с ним сразу случается приступ мгновенной ярости. Тем более когда Надя впадает в такой вот назидательный тон.
Хорошо, что он давно знает свою вспыльчивость, знает, что нужно сдержаться в первые несколько секунд.
А мама и не заметила в словах Нади никакой отчужденности, никакой назидательности. Она в своей неистребимой наивности не только не умеет намекать и колоть, но и не улавливает чужих намеков и колкостей.
— Вы еще не знаете, Наденька, какая у нас радость? Петюнчик приезжает наконец!
Надя хорошо относится к Персу, Вольт это знает точно, но иногда ей кажется, что родные Вольта, тот же старший брат, мечтали о другой невестке — и тогда она становится настороженной, как бы сжимается внутренне:
— Что от меня зависит, я всегда сделаю, Нина Ефимовна. Надо будет принести картошки побольше, Петя любит с яичницей. Но не все зависит от меня, и если ему покажется где-нибудь беспорядок…
Опять намек — на этот раз на вечный разгром в маминой комнате. И опять мама не уловила, вся переполненная счастьем:
— Такая радость! Мы с ним обязательно сходим на осеннюю выставку, она еще не закроется до его приезда. Ему будет приятно посмотреть мою работу! Жалко, что ты до сих пор не собрался. И ведь два шага до Манежа.
— Зачем? Я видел твою работу дома.
— Нет, приятно на выставке. Вот Петюнчик обязательно пойдет! Ему будет приятно, что моя работа на выставке.
А Вольту как раз и не хотелось на выставке. Ему всегда бывало обидно видеть одну-две маминых работы, затерявшиеся в огромном Манеже, работы, перед которыми почти никто не останавливается… Нет, мама неплохая художница, как говорится, вполне профессиональная, но на выставке множество таких же вполне профессиональных художников, и нужно посмотреть на этикетку под работой, чтобы узнать автора. Есть немногие, которых узнаешь сразу — по манере, без этикетки, и Вольту кажется, что если уж быть художником, то только таким, одним из немногих. Но мама абсолютно лишена честолюбия, точно так же как лишена способности улавливать тонкие намеки и скрытые колкости, — она радуется тому, что делает любимое дело, что ее приняли в Союз и тем признали настоящей художницей, что берут по одной-две работы на выставки, и ничуть не терзается от своей безвестности. Конечно, много и трогательного в таком бескорыстном служении искусству, но часто Вольта и злит такая атрофия честолюбия, нежелание хотя бы попытаться сделать что-то значительное, заметное! Ведь нужно в своем деле стремиться к максимуму, а мама вполне довольна немногим. В их с Надей комнате мамины работы не висят.
Висят собственные работы Вольта.
Вольт — тоже немного художник. Конечно, любитель. Но в чем-то и превзошедший маму. Во всяком случае на выставке в Доме ученых — она называлась «Второе призвание» — перед его работами останавливались все посетители, а одна, под названием «Мир голубого солнца», была помещена в «Науке и жизни». Мама работает только с натуры, больше всего у нее пейзажей, но иногда делает и портреты, мучая свои модели долгими сеансами; у Вольта же исключительно фантазии: чудесные планеты, космические катаклизмы. Он хотел бы жить в будущем мире, когда человечество распространится по Вселенной, когда люди — или уже полубоги? — будут повелевать стихиями; весь смысл его работы в том и состоит, чтобы ускорить прогресс, помочь человеку стать полубогом, и живописные фантазии давали возможность хоть ненадолго перенестись в этот будущий мечтаемый мир. А мамины пейзажи такие реальные, такие будничные, — они хорошо сделаны, но зачем еще раз увидеть на картине то, что он и так постоянно видит вокруг?..
— Да, Петюнчик обязательно пойдет на выставку. Мы сходим вместе. Он будет гордиться, что там моя работа!
— Но Петя же здесь будет свободен, а Вольт работает с утра до вечера.
Вольт прекрасно мог сам за себя заступиться, но почему-то иногда ему бывало приятно, когда Надя вот так торопилась его защитить и оправдать. А иногда — неприятно. Сейчас — приятно. Но одновременно и совестно было, что Надя оправдывается за него, как за школьника, прогулявшего урок, и потому он. переменил разговор:
— Ну давайте, я все-таки поем. Вы как хотите, а мне надо ехать.
Надя стала поспешно ставить все на стол — немного даже слишком поспешно, как бы в укор маме, что завела длинные разговоры, когда человек торопится. Еще один тончайший укол, которого мама никогда не почувствует. Как всегда, Надя старалась наложить ему побольше. Вольт отделил половину салата маме. Съешь? А то мне слишком.
— Он же с помидорами. Ты же знаешь, — что я не ем помидоры. И Наденька знает.
Действительно, Вольт знает. Слышал множество раз. И все равно каждый раз злится.
— Да почему тебе нельзя?! Отлично можно!
— В моем возрасте помидоры вредны. От них холестерин и еще что: то. Петюнчик где-то вычитал, в каком то журнале, и сразу мне написал. Он такой заботливый — только вычитал, сразу подумал обо мне.
— Чушь это все! Прекрасно можно. Это я тебе говорю.
— Нет, я верю Петюнчику. Он вычитал и сразу подумал обо мне. Журнал какой-то иностранный, он переводил, старался.
— Мало ли глупостей пишут в журналах, особенно про медицину! Ну если я тебе говорю!
— Нина Ефимовна, Вольт же знает. Он кандидат наук.
Последний довод, конечно, неотразим!
— Этого он может не знать. Диеты не по его специальности. Все-таки зря бы печатать не стали. И Петюнчик специально написал, позаботился, как же я после этого могу есть помидоры? Он приедет, увидит й скажет: «Что же ты!»
Говори не говори — бесполезно! Раз Петюнчик специально написал! Он для матушки высший авторитет во всем: от физиологии до женских мод, в которых, кстати, он ничего не понимает.
Надо было бы махнуть рукой и замолчать, но Вольт все же не удержался:
— А картошку можно? Они же близкие родственники — помидоры и картошка. Наверное, помидоры — это картошка, которой холестерин ударил в голову: оттого она вылезла наверх и покраснела.
Но матушка ответила совершенно серьезно:
— Про картошку Петюнчик ничего не писал.
А лучше бы написал! Вот картошка маме действительно ни к чему: у нее и так лишний вес.
Чтобы избежать лишних прений, Вольт дозавтракал молча. Ни Надя, ни мама еще не садились — только смотрели, как он ест. Кажется, королям по этикету полагалось вкушать пищу в одиночестве?
- Сиротский хлеб - Янка Брыль - Современная проза
- Когда сбывается несбывшееся… (сборник) - Александра Стрельникова - Современная проза
- Роман-газета 1968-24 Тихонов Н. Книга пути - Николай Тихонов - Современная проза
- Жена монаха - Владимир Курносенко - Современная проза
- Череда - Лидия Арабей - Современная проза
- Замок Арголь - Жюльен Грак - Современная проза
- Дура-Любовь (ЛП) - Джейн Соур - Современная проза
- Собрание прозы в четырех томах - Довлатов Сергей Донатович - Современная проза
- Старая проза (1969-1991 гг.) - Феликс Ветров - Современная проза
- На всё село один мужик (сборник) - Василь Ткачев - Современная проза