Форма входа
Читем онлайн Сдаёшься? - Яблонская Марианна Викторовна
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Нечего и говорить, что такое имя само по себе давало нам большой выбор для складных дразнилок — Люля-Пуля, Люля-Пилюля, Люля-Дуля, Люля-Чистюля, и мы, конечно, не упускали возможности потренироваться в их сложении и упражнялись в этом все — каждый равно своим способностям и вкусам. Люля на дразнилки не обижалась и смеялась над удачными. Хотя Люле к тому времени, когда она, выйдя от нас вперед, назвала Свинью Свиньей, было уже полных одиннадцать лет, но ростом и сложением она все еще была ровней малышкам-первоклассницам.
Одета Люля была намного лучше каждого из нас, иногда она выряжалась и в шелковые платья и в большие бархатные береты. Но одежда всегда была сильно ей велика и всегда косилась и кривилась куда-то вбок; ее береты, капоры и башлыки всегда съезжали набок, подолы пальто, юбок, платьев висели косыми клиньями, и от этого Люля, наверное, казалась еще меньше и худее, чем была в действительности. В кривой-косой одежде Люли всегда где-нибудь был большой бант: на капоре, на воротнике, на поясе. Люлины банты почему-то всегда косо висели на одной нитке. Может быть, мы и не приняли бы эту маленькую, как первоклассница, тихую, медлительную, не обидчивую на дразнилки девочку с глупым и даже вообще с несерьезным именем «Люля», — которую так и хотелось дразнить «Тихоней», если бы ей, с ее косой одеждой и кривыми бантами, так не подходило имя «Люля», — в свою замкнутую и дружную ватагу, может быть, она весь год так бы и простояла, прислонившись к камням домов, и вместе с малышами молча бы таращилась на наши игры, как в первые дни появления в наших дворах, если бы не ее мать. Вообще взрослые (наши кормильцы матери, бабки, наши бабушки, старшие братья и сестры) не влияли на наше отношение друг к другу: мы относились друг к другу по личным качествам, не беря в расчет заслуг или ошибок взрослых, — это был один из основных Справедливых Дворовых Законов. Но Люлю мы приняли в нашу ватагу именно из-за ее матери. Люлина мать, едва мы увидели ее однажды спешащей по двору, сразу же сделалась для нас существом особенным, необычайным, едва ли не фантастическим, хотя, конечно, об этом мы ни с ней, ни с Люлей, ни у себя дома, ни между собой никогда не говорили. Мы просто старались ей услужить чем могли. Мы ползали и собирали для Люли выброшенную из окна и раскатившуюся по двору мелочь, по одному ее слову любой из нас вмиг отыскивал и вызывал к ней Люлю из дворов, из подвалов, из школы или от лотка мороженщицы, охотнее, чем для своих матерей, бегали по ее мелким поручениям, сами вызывались опорожнить ей на помойке ведра, и конечно, все это мы делали не за те мелкие деньги на мороженое, которые она, встречая нас, совала нам в пригоршни. Вероятно, благодаря своей полной противоположности нашим суровым кормильцам матерям Люлина мать сделалась неким коллективным бессознательным образом нашей матери. Люлину мать звали Инессой Станиславовной. Она носила черные шелковые длинные, немного не до земли, широкие, заштопанные в разных местах юбки — шелест их был слышен задолго до ее появления — и шелковые длинные разноцветные кофты с широкими рукавами и бантами под горлом. Банты Инесса Станиславовна закалывала большой черной брошью с белой женской головой. Была она невысокого роста, с кудрявыми волосами, светлая, милая, улыбчивая: казалось, что даже ее полные белые руки с ямочками возле локтей, на запястьях и на маленьких кистях всегда улыбались. Там, где она проходила, долго стоял душистый веселый запах.
Жили они с Люлей, как и все мы, в большой коммунальной квартире. В отличие от наших суровых матерей, не впускавших дворовых друзей к нам в комнаты — «Грязь еще разводить!», — Люлина мать не только всегда впускала нас к ним в комнату, к Люле, но даже приглашала нас в гости. Мы никогда не слышали, как Люлина мать прогоняет Люлю «с глаз долой», как она бранится с соседками на общественной кухне, никогда не заставали ее за яростной, все сметающей на своем пути уборкой.
Комната у них была большая, светлая, плохо прибранная, с большим, углубленным в нишу полукруглым пыльным окном. По стенам висело много пыльных матовых фотографий в деревянных рамках. На фотографиях стояли и сидели дамы в высоких прическах, в длинных глухих платьях; мужчины в странных узких костюмах со множеством пуговиц и с тростями; мальчики с кудрявыми волосами до плеч, в штанишках до колен и бантами под горлом и девочки в широких платьицах с рюшками, оборками и кружевными панталончиками, выглядывающими из-под них. На одной из стен висела большая фотография девочки в современной одежде с большим кривым бантом в волосах, очень похожей на Люлю, но с кудрявыми волосами, и ниже — фотография высокого сухопутного капитана, играющего на скрипке. Комната была перегорожена платяным шкафом и этажеркой с книгами на две маленькие.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Книги на этажерке были толстые, с пыльными золотыми обрезами — очень красивые, но ни к чему не пригодные. Как-то мы вместе с Люлей рылись в них несколько дней, когда Люлина мать посоветовала нам открыть в одном из подвалов свой дворовый театр; но собственного нашего дворового театра не получилось из-за этих роскошных книг — мы так и не смогли в них отыскать ни одной мало-мальски стоящей пьесы, то есть пьесы, в которой бы действующие лица не говорили бы о любви и ни разу не целовались.
Снаружи на шкафу висело на вешалке длинное серебряное платье со шлейфом. Под платьем стояли золотые босоножки. Это было настоящее, единственное без штопки облачение нашей королевы. Серебряное платье и золотые босоножки вместе с фотографиями кудрявой девочки, похожей на Люлю, и сухопутного капитана, играющего на скрипке, были единственными предметами, которые нам не разрешалось брать в комнате даже для домашней игры в шарады с переодеваниями, которой нас обучила Инесса Станиславовна.
За шкафом стоял рояль. По крышке рояля были разбросаны ноты. Люлина мать была певицей. От старших ребят (тех, которые, приподнявшись на цыпочки, нет-нет да и пробирались на вечерние киносеансы мимо зазевавшихся контролеров) до нас смутно доносилось, что где-то в большом кинотеатре на площади по вечерам в серебряном платье и золотых босоножках на освещенную сцену выходит Инесса Станиславовна и громко поет перед всем залом. Когда мы бывали у Люли, мы часто слышали голос Инессы Станиславовны из-за шкафа. «И-и-а-а-иа-иа…» — пела она на разные лады и ударяла одним пальцем по клавишам рояля. Иногда мы слышали, как поет Инесса Станиславовна и настоящие песни, со словами.
«Спокойно и просто мы встретились с вами…» — пела чаще других песен Инесса Станиславовна за шкафом, и ей тихо вторили звуки рояля. Песни, которые она пела, были все о любви. Эти песни озадачивали нас.
Едва заслышав их, мы замолкали, останавливали игру и напряженно вслушивались во что-то чужое, смутное, скрытое от нас, что звучало в словах и мелодиях этих песен. Слова всех этих песен мы, конечно, уже очень скоро знали наизусть, но сами никогда не пели.
Вообще вся наша тогдашняя противоречивая детская жизнь яснее всего, наверное, обрисовывается четырьмя типами песен, которые мы тогда хорошо знали.
«У дороги чибис, у дороги чибис, он кричит, волнуется, чудак», — громко распевали мы на три голоса в пионерском хоре.
«…и десять раз вонзил ей ножик, она упала на траву, закрыл ей сердце полотенцем, оставил Ниночку одну…» — приглушенно тянули мы в подвалах и на чердаках, сбившись тесной толпой.
«Так же одиноко-о ду-у-б стоит высокий…» — фальшивыми фальцетами заводили наши кормильцы матери в редкие для них праздники после рюмочки красненького.
«Спокойно и просто мы встретились с вами…» — пела за шкафом Инесса Станиславовна.
Бабки, сидящие в наших темных дворах на бревнах и пустых ящиках, наши бабушки, пронзительными взглядами исподлобья глядели вслед шуршащей юбке Инессы Станиславовны и шушукались, что к ней «ходят».
Шушукаясь про Инессу Станиславовну, про то, что к ней «ходят», бабки сердито качали головами, как и тогда, когда судачили о своих невестках, наших матерях, что к ним «не ходят». Видимо, все же им, бабкам, матерям наших убитых отцов, нашим бабушкам, после смерти их сынов ничего больше на этом свете не нравилось.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Сдаёшься? - Яблонская Марианна Викторовна бесплатно.
Похожие на Сдаёшься? - Яблонская Марианна Викторовна книги
- Актриса - Александр Минчин - Современная проза
- Рязанка - Анатолий Приставкин - Современная проза
- Любовь под дождем - Нагиб Махфуз - Современная проза
- На Быстрянке - Янка Брыль - Современная проза
- Сиротский хлеб - Янка Брыль - Современная проза
- Минус (повести) - Роман Сенчин - Современная проза
- Александр Скрябин - Фридрих Горенштейн - Современная проза
- Время дня: ночь - Александр Беатов - Современная проза
- Знакомство категории X - Дидье Ковелер - Современная проза
- Сердце акулы - Ульрих Бехер - Современная проза