Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зал прокурили начисто, хоть большая фрамуга заднего окна была откинута на протяжении всего собрания. Хорошо, что на время перерыва один сметливый сварщик-спортсмен разодрал заклеенные на зиму огромные рамы и в полупустой зал хлынул свежий осенний воздух.
Мечтатель сидел, склонив голову, и глубоко дышал, чего не мог делать последние полтора часа, вентилировал лёгкие после соседей. Внешне он был спокоен, но внутри клокотало. Это не было похоже на извержение вулкана на Камчатке (он бы тогда разнёс зал в клочья) – на сход лавины в горах Домбая, накрывающей нерасторопных лыжников. Он вскочил бы тогда на сцену, а с неё на председательский стол и жахнул лезгинку с карандашом в зубах или, например, укусил за шиньон секретаршу. Он готов был на поступок, но – героический. Воспитание не позволяло ему опускаться до уровня Синицына из трубного, а тем более доставлять неприятности другим людям. Мечтатель просто сидел и ждал. Чего-чего, а ждать он умел.
Он ждал всю жизнь: то исполнения своих бесконечных мечт; то очереди за редкой книгой в библиотеке; то лета, которое ему ничего хорошего не приносило (в отпуск он уходил всё равно осенью или зимой – «Лето, ах, лето, лето звёздное, будь со мной»). Ждал зимы, снега, сосулек, бодрящего морозца, получал простуду и лежал в постели с температурой, ждал выздоровления. А весной приходилось снова ждать никчёмного лета. И так по кругу.
«А ведь у всех так же! Разве другие живут иначе? Просто у них ожиданий гораздо больше», – говорил он сам себе.
«У них, у других, ещё ведь семьи: жёны, мужья, дети. И этот ком разрастается. Они тоже всю жизнь ждут, только уже не замечают этого, как я. Короткие ожидания свистят вроде пуль у висков. К ним привыкаешь. С длинными ожиданиями сложнее, особенно, когда ждёшь в одиночестве. Мама не в счёт, мама любимая, но она меня никогда не понимала. Может, даже считала чуть-чуть идиотом, недалёким поздним ребенком с запоздалым развитием и замедленным взрослением. Так пристально и грустно смотрела порой на меня, а потом подходила и целовала в макушку».
«Сынишку-то вам нужно доктору показать. Какой-то он не такой, медленный, и лепка у него не получается, и аппликация кривенькая. Вы, мамаша, только не обижайтесь, у всех свой крест, у меня вот мать парализованная лежит – не встаёт третий год, что уж теперь, не бросайте вы сыночка-то. Покажите доктору».
«Он мальчик неплохой, добрый, ведёт себя хорошо, тихий на уроках, на переменах почти всегда в классе сидит, не бегает, не шалит. Только знаете, на следующей неделе в школе врач принимать будет, хороший психиатр, с детьми работает давно. Надо бы показать мальчика. Он очень тихий, добрый мальчик, порядочный».
Мама всем верила. Всем вокруг, кроме сына. Она показывала мечтателя врачам, психотерапевтам, невропатологам, патологам над патологами, самым главным перепатологам. Она готова была показать его всему свету!
«Вот, смотрите, какой он у меня – тихоня, молчун и мéдля. Сделайте его таким, как все, как я задумывала, как двадцать лет ждала. Пусть учится плохо, мать (меня, то есть) не слушает, курит за гаражами, дерётся с ребятами, даже кошек пусть мучает, у детей всякое бывает, потом перерастёт, уму-разуму от людей наберётся. А?»
Врачи качали головами, мычали, перестукивались друг с другом через коленки мечтателя, заваливали его идиотскими картинками, требовали разгадать для них тайну светофора, снова качали головами.
«Отклонений мы с коллегами у ребёнка не находим. Рефлексы, суффиксы и префиксы у сына вашего хорошие. На уроках он не балуется и аппликации научился лепить. Полноват вот только для своего возраста, на диете его подержите. Ну и витаминки попейте. Я сейчас рецептик выпишу. Витаминки группы «А и Б сидели на трубе» и ещё «Эники-беники ели вареники» – это на латыни. Не волнуйтесь, мамаша, в аптеке поймут, разберутся».
Так всё детство и отрочество он и прождал взросления.
Он не был тупым. Просто не хотел выделяться умом. Не достигнув нужного возраста, в котором дети зубрят монолог «А судьи кто?», чувствовал, в чём кроется главная беда непохожего на других человека.
С пяти лет он пристрастился к шахматам. Постиг игру сам, но не участвовал в турнирах, а проигрывал этюды из журнала «Наука и жизнь» в одиночестве в дальней комнате без окон, «тёмной».
У профилактория по выходным собирались шахматисты, играли серьёзно, с часами. Очки их блестели на солнце, они хмурились после каждого хода, прикусывали губы, рвали мочки ушей, некоторые из них громко и разочарованно причмокивали и шелестели бровями, дёргали в отчаянии головой. Мечтатель стоял сбоку и выигрывал почти все партии заранее, безо всяких шахматных часов.
Он не был угрюмым или молчаливым. Просто, что говорить, когда и так всё ясно: пустое – это порожнее, воробьи пусть летают, а слова лежат там, где надо, да и костей в человеческом языке учёные так и не нашли.
Вот один мексиканец оглох (мечтатель в «Крокодиле» видел заметку). Но прожил чудесно двадцать лет с не подозревающей о болезни женой, отвечая на её вопросы только «да» и «нет», и, может, ещё пару слов, вроде «голубушка, как хороша!» Душа в душу, душа в душу прожили – факт.
Он не был мéдлей. Зачем тратить силы, бегая с грязной палкой по двору, гоняя кошек по подвалам, падая с санок на ледяной горке в холодный мокрый снег?
«Спеши не торопясь!» Это не мечтатель придумал, а в Древнем Вавилоне какой-то человек крикнул всему миру с той самой недостроенной башни. И это случилось, когда ещё на свете не было ни нашего города, ни школы, ни Синицына, ни русского языка с литературой, ни невропатологов-психологов, автомобилей даже не было. Только Вавилонская башня и шахматы.
«Спеши медленно!» Не послушали того человека вавилоняне, поспешили – весь свет насмешили, где-то схалтурили, как мечтателев сменщик Володя. Всегда за ним приходится переделывать. А от строителей башни тоже, наверное, план начальство требовало авралом. Вот и рухнула башня. Осталась только эта мудрая мысль да ещё шахматы.
Как-то он написал честное сочинение на вольную тему «Твой край – твоя малая родина». Статью 58 Уголовного кодекса РСФСР в редакциях 1922 и 1926 годов уже отменили, а новый кодекс 1960 года ликвидировал не только понятие «контрреволюционная деятельность», но и за «измену родине» (ст. 64) стал привлекать настоящих шпионов, а не всех подряд граждан страны, и мечтатель чудом выжил после проверки сочинения. Спасло его то, что работу его не сочли за «деяние, умышленно совершённое гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдачу государственной или военной тайны иностранному государству», хотя опытный следователь определённой службы смог бы приравнять мечтателев опус к «бегству за границу или отказ возвратиться из-за границы в СССР».
Искренний мечтатель написал под воздействием «путешествия» по великой французской литературе (от Вийона до Золя), что считает себя французом, и малая родина или большая – ему всё одно. Главное – что у человека в сердце, в душе и как человек воспринимает мир.
После последовательных истерик от классного руководителя (совместно учителя рус. яз. и лит-ры), завуча и директора, педсовет решили не собирать, оставить, так сказать, сор в избе, замести в какой-нибудь дальний угол, благо что таких в старом здании было предостаточно. Да и с убогого что возьмёшь, кроме тетрадки? Её изъяли и велели подписать новую.
Тогда он перестал быть искренним и окончательно замкнулся. Изломал на мелкие части и разметал по заросшим бурьяном колхозным полям за гаражами ключи ото всех своих дверей.
Долгое время мама не сдавалась: «Сынок, сходи за молоком, вот бидон и деньги, привозят в три, выйди пораньше, займи очередь».
Он приходил домой в пять. Молоко белело в бидоне, а на дне сокровищем с затонувшего флибустьерского фрегата капитана Блада покоился серебряный полтинник. Мама сливала молоко в банку, доставала монету, вздыхала и шла сдавать её в магазин продавщице.
Белый и чёрный, батон и буханка были всегда чёрствы или забрызганы осенней дорожной грязью, если в хлебный посылали мечтателя.
Мать со страхом ждала его взросления, не зная, что люди делятся не на детей и взрослых, а на взрослых и взрослых.
3Утро нового дня на турбазе и впрямь было мудрое. Ночные сомнения, угрызения и твёрдое желание уехать первым же рейсом домой разбились сумасшедшей мухой о пыльное стекло окошка. Солнце вызывало на улицу («Здрасте, а мечтатель выйдет?»), вертелось, жужжало, прыгало, пытаясь преодолеть твёрдое неорганическое изотропное вещество, завлекало воскресной передачей «С добрым утром!» из динамика у столовой. Мечтатель поднялся, отщёлкнул шпингалет и толкнул раму. Муху унесло, а занавеску дёрнуло внутрь.
Был новый день, совсем новый. И не было в нём ни демона, ни ошпаренного кладовщика, ни сменщика Володи, а было только солнце и улетевшая на волю муха.
- На родине. Рассказы и очерки - Валентин Распутин - Русская современная проза
- Алмазы Якутии - Юрий Запевалов - Русская современная проза
- Путь. рассказы и притчи - Лора Дан - Русская современная проза
- Translit - Евгений Клюев - Русская современная проза
- Бунтующий Яппи - Василий Богданов - Русская современная проза
- Петербург как предчувствие. Шестнадцать месяцев романа с городом. Маленькая история большого приключения - Дарья Макарова - Русская современная проза
- Последняя лошадь - Владимир Кулаков - Русская современная проза
- Жизнь – всего лишь игра - Анна Перфилова - Русская современная проза
- А мы всё так же жизни главные герои - Ирина Ногина - Русская современная проза
- Любовь без репетиций. Две проекции одинокого мужчины - Александр Гордиенко - Русская современная проза