Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нужно спуститься в деревню, – сказал Роман, вернувшись к месту, где до сих пор стоял его родной дом, а теперь лишь грудились черные головешки.
– Пойдем, хлопец, посмотрим, что там к чему, – откликнулся дед.
Внизу их не ожидало ничего хорошего. Почти все жители деревни погибли, а те, что остались в живых, успев спрятаться в лесу, потеряли все, что у них было.
Мужчин, не считая деда Макара и Романа, осталось пять человек, и двое из них были ранены. К счастью, уцелело три коровы и несколько кур. Больше не осталось ничего, а до весны было еще ой как далеко...
ГЛАВА 3
Однако постепенно люди начали обживаться. Зиму пришлось доживать в наспех вырытых сырых землянках. Многие хворали, заходились в кашле. Бог миловал, никто не помер – пользовала их старая Прана целебным настоем сосновых игл и почек. Дожили до весны, а там начали отстраиваться заново.
Первым делом срубили новый дом для Дарьи с семейством, однако ж прежнего достатка уже не было. Перебивались как могли, иногда перепадала лесная дичь, за которой ходил Роман с дедом Макаром. С деревенских брать было нечего, да и не с руки – они сами чуть ли не голодали. Хорошо хоть уцелели запасы зерна да семян, оставленные на весну. Хранились они в ямах, оттого и не сгорели со всем остальным, и не нашли их вороги.
Но этих семян нельзя было есть – ведь что-то надо сеять! А чем жить в ожидании нового урожая? Избалованный Роман, да и мать его, жизнь прожившая в тереме, пропали бы наверняка, кабы не дед Макар, не преданные служанки. Хотя какими уж они теперь были служанками – всех сравняло несчастье. Теперь мать почитала их за подруг. Именно они и помогали господской семье – приносили разные травы и коренья, которые на первый взгляд и есть-то нельзя было! Ан нет – варили, парили, жарили, и оказывалось – можно! Потом стало полегче: в лесу появились ягоды.
Сроду Роман не занимался таким бабьим делом, чтоб ходить по ягоды, а теперь с радостью увязывался за матерью и ее подругами. Лазил по зарослям, выискивая ягоды костисто-сладкой малины, ползал по земле, собирая душистую землянику, и часто черны бывали его ладони и губы от ежевики. Нередко, отстав от своих попутчиков, ложился Роман в высокую, сочную траву и смотрел на белые облака, плывущие по безбрежной голубизне неба, слушая далекое ауканье и думая о нехитрой жизни своей.
Ему-то в радость, он быстро привык к новой жизни. А вот мать, не привыкшая к труду, грустила и старела на глазах. Из госпожи и хозяйки терема превратилась она в обычную мужичку. Хоть и несладко жилось за буйным, вечно пьяным мужем, а все же... Только подрастающие близняшки не давали ей совершенно потерять интерес к жизни.
Гости в доме бывали нечасто. Да и не больно их ждали – чего гостей принимать, коли клети пусты, а хозяевам того и гляди придется по миру побираться.
Однако время от времени наезжала в дом кое-какая родня, уцелевшая после татарского нашествия. Теперь, к слову сказать, все знали, что вороги, спалившие и разграбившие половину России, были татарского неисчислимого племени.
Брат матери, Иван, состоял в дружине князя Ярослава. Теперь, Ярослав стал великим князем, и Иван шибко гордился своим почетным местом. Наезжал он в гости и ранее, да редко – только когда дела где поблизости были, но уж коли приезжал, то весь дом с ног на голову становился.
Более всего после своей бедной матери любил Роман дядю Ивана. Веселый он был, бесшабашный – глаза огнем горят, любое дело в руках спорится. Радостно становилось в доме, когда приезжал дядька. За то еще с детства любил Роман его, что отец, пока дядя Иван в доме гостил, становился тише воды, ниже травы. С матерью разговаривал ласково, за косы ее не таскал, пить – и то почти не пил. Теперь же отца в живых уже не было, да Роман все равно приезду дядьки рад был.
Дядька, кроме подарков, привозил не счесть сколько историй: и про походы военные, и про житье княжье, и про великое зло, татарами творимое. Много чего повидал на своем веку Иван, хлебнул и горя, и радости...
Гостил дядька недолго и уезжал восвояси, в город Новгород, али еще куда – туда, куда служба его военная звала. А Роман долго еще жил теми рассказами. Мерещились ему в ночи всадники на горячих конях, звон булата, дикие крики татар. На всю жизнь запомнил Роман дядьевы сказы. И потом, когда уж повзрослел и постранствовал по миру немало, уверовал, что мало врал дядька – почти все, о чем рассказывал он, правдой оказалось.
Вот и теперь – приехал Иван, и сразу в доме веселее стало. Немало привез он гостинцев: новой, снежно-белой мучицы, несколько голов сахару, много чего другого... Тогда в деревне муку мешали с древесной корой, чтоб больше ее было, а каков сахар на вкус, Роман и забыл уж.
Все были рады – и дети, и взрослые, да вот что-то не тешила их радость дядьку Ивана – видно, ножом его по сердцу полоснула сестрина беда.
– Сладкой жизни тебе не обещаю, но все лучше, чем здесь, будет. Поедем, сестрица!
– Нет, – грустно отвечала мать, качая головой, – Куда ж я отсюда? Здесь муж мой схоронен, здесь дети выросли. Мне многого не надо, а их, Бог даст, прокормлю!
Так и не согласилась мать, сколько Иван ее ни упрашивал. Махнул тот в конце концов рукой и начал, как мог, хозяйство обихаживать. А все свободное время с Романом проводил, рассказывал ему о том, что повидать пришлось, да близняшек тетешкал.
Так однажды сидели они на крутом речном бережку, куда пришли рыбу ловить. По правде-то говоря, не столько за рыбой шел Роман, сколько за тем, чтобы подольше побыть с любимым дядькой, послушать его разумные речи.
Сидят в тенечке – рыба клевать не спешит, ветер прохладный ласкает лицо, припекает солнышко. Говорят они о том, о сем, да на воду поглядывают. Вдруг навстречу ковыляет полоумная Марфа. Была у них в деревне такая баба – умом тронутая. Раньше-то она справной была, но когда татары в прошлом году деревню разоряли, то у нее на глазах всю семью убили – и мужа, и детей малых. С тех пор-то Марфа и стала не в себе. Зла она никому не делала, ходила только неприкаянная, то улыбалась, то плакала – да все невпопад, иногда мертвых детей своих звать принималась, разговаривала с ними, будто живы они. Люди ее жалели, делились скудной своей едой – не давали блаженной помереть с голоду. Так и жила она в деревне, на пепелище родного дома, который и отстраивать было некому.
Шла Марфа по бережку и улыбалась, разверзнув рот в блаженном оскале. Глаза ее были совершенно пустые, не осталось в них ни боли, ни радости, ни думы какой.
Проводил блаженную дядька Иван долгим взглядом и, отвернувшись, буркнул себе под нос непристойное слово.
– За что ты Марфу бранишь? – удивился Роман. – Она ведь никому вреда не делает – безобидная.
– Да не ее я хулю, а тех супостатов, что виновны в бедах ее, – сердито ответил дядька. – Я ведь Марфу-то почитай что с детских лет знаю. А потом, когда повзрослели мы оба, сватался к ней, да не приглянулся... И вот теперь смотрю я на нее, и до того мне горько за нее и стыдно за нас, что хоть головой вот в этот омут...
– Да чего ж стыдно-то? – не отставал отрок.
– Да то, что землю мы свою отстоять не в силах, обидчикам нашим отомстить не можем. Гуляют они по Руси-матушке, как по своей земле, и никакой управы на них не сыскать.
– Откуда ж взялись они, дядя Иван?
– Да они, сынок, всегда были, только до поры, до времени к нам не совались, – ответил дядька со вздохом.
– А что ж теперь набежали?
– Раньше они силы копили. Ведь воины у нас храбрые, их голыми руками не возьмешь! Вот поднакопили сил и пришли Русь разорять! Столько бед натворили, что кровь в жилах стынет.
– Расскажи дядя Иван, как напали они на нас? – не отстает Роман. – Почему их не остановил никто?
– Долгая эта история, да уж ладно – нам торопиться некуда. Слушай: сказывают, что началось все с того, что великий князь Юрий Рязанский как-то послал сына своего, Феодора к хану Батыю, глава он у них там, у этой нечисти, с великими дарами. Тот принял дары, но более всего возжелал увидеть жену Феодора – Евпраксию, которая славилась на всю Русь и далеко за пределами ее своею дивною красотою. Говорили, что красота ее ясное солнышко затмевала – я-то сам не знаю, врать не буду. Но есть у нас красавицы на Руси! А у татар все девки чернявые, как галки, мелкие, вертлявые, да глаза у них раскосые, глупые...
Феодора слова Батыя ввели в великий гнев. И сказал он великому хану Батыю, что негоже ему, христианину, показывать свою супругу венчанную грязному язычнику-нечестивцу. У нас девок да баб под покрывалом не прячут, за погляд денег не берут, да, видать, испугался Феодор...
– Чего ж он испугался? – спросил Роман.
Дядька Иван смутился.
– А видишь ты, отрок, побоялся он, что хан Батый отнимет у него жену, чтоб самому весь век на такую красу любоваться. Да ты слушай! Сильно осерчал на те дерзкие слова Батый и повелел предать Феодора самой мучительной и страшной смерти.
Горько оплакивала земля русская своего юного княжича. Но более всего убивалась по погибшему Феодору жена его – красавица Евпраксия. Не в силах перенести горя великого, бросилась она с высокого теремного окна вместе с сыном своим и, ударившись оземь, умерла. Место, где пролилась кровь несчастной княжны, и по сей день зовется Убоем.
- Василевс - Валерий Игнатьевич Туринов - Историческая проза / Исторические приключения
- Голубь над Понтом (сборник) - Антонин Ладинский - Историческая проза
- Караван идет в Пальмиру - Клара Моисеева - Историческая проза
- Нити судеб человеческих. Часть 1. Голубые мустанги - Айдын Шем - Историческая проза
- В каждом доме война - Владимир Владыкин - Историческая проза
- Состязание - Артур Дойль - Историческая проза
- Ирод - Дан Берг - Историческая проза / Исторические любовные романы / Исторические приключения
- Счастливый день - Всеволод Соловьев - Историческая проза
- Мастер Джорджи - Берил Бейнбридж - Историческая проза
- ТРИ БРАТА - Илья Гордон - Историческая проза