Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничего же не случилось, мать! — вдруг воскликнул он. Глаза ее были открыты. Она смотрела, она все видела. Нет, она не была мертва. Значит, ничего особенного не произошло.
Опять звонки, три раза, пять, все быстрее один за другим. Что делать? Выпрыгнуть из окна? Четвертый этаж как-никак. Еще один взгляд на мать. Нет, ничего страшного не случилось. Глаза у нее были открыты, она шевелила руками, даже губы у нее дрожали. Звонок теперь уже трезвонил непрерывно. Ничего не поделаешь, надо открыть. Была еще надежда прорваться сквозь столпившихся на площадке соседей, махнуть вниз по лестнице и на улицу. Если бы только она не лежала на полу, как мертвая. Он нагнулся и попытался ее приподнять. Но она как будто сопротивлялась. И даже помотала головой. Значит, точно — не умерла. Нет. Только в обмороке. Или просто ломает комедию, чтобы окончательно погубить его?
Звонок все еще заливался. Сначала стук в дверь, потом уже удары кулаком. «Откройте! Откройте!» — вопили голоса за дверью. Франц бросился в прихожую, дверь квартиры содрогалась под ударами кулаков. Пришлось открыть. Ну не чудо ли? Там стояли только две женщины и глядели на него обезумевшими глазами. Он оттолкнул их, бросился вниз по лестнице. И тут услышал сзади: «Стой! Стой!» Один из голосов был мужской. Он раздавался сверху. Но не успел Франц выскочить на улицу, как чьи-то руки схватили его за плечи. Вырваться он не смог. Только вопил и ругался. Потом затих. Все кончено. Но ведь мать жива. Всего лишь потеряла сознание. Чего же им от него надо? Ведь матери он наверняка ничего плохого не сделал. Его со всех сторон обступили люди. Среди них был полицейский.
Женщины тем временем бросились в квартиру и увидели фройляйн Фабиани распростертой на полу подле кровати. Вслед за ними появились и другие соседи, еще одна женщина, потом мужчина, они положили Терезу на развороченную кровать. Она смотрела на них, но говорить не могла. Пожалуй, она вряд ли узнавала людей, мало-помалу набившихся в комнату, — соседи, комиссар полиции, полицейский врач, не понимала она и вопросов, которые ей задавали. Поэтому решили покуда не устраивать очной ставки: что здесь произошло, можно выяснить и позже, врач тоже сказал, что, по всей видимости, ничего опасного для жизни нет.
Квартиру опечатали, а Терезу в ту же ночь отвезли в больницу.
Там обнаружили, что у нее сломан гортанный хрящ, а это уже грозило сыну суровым наказанием. Опрос жителей дома позволил установить, что учительница Тереза Фабиани была родной сестрой депутата Фабера, и той же ночью ему сообщили о преступлении, жертвой которого была его сестра. Рано утром он в сопровождении супруги появился у постели больной, лежавшей в отдельной палате. У нее была высокая температура, которую врачи объясняли не столько повреждением хряща, сколько нервным шоком. Сознание было явно нарушено, больная не узнала посетителей, и они вскоре удалились.
106Около полудня у ее кровати появился Альфред, который прочел обо всем в газете. В это время температура понизилась, однако начался горячечный бред. Тереза беспокойно металась по кровати то с открытыми, то с закрытыми глазами и шептала что-то неразборчивое. Нового посетителя она, по-видимому, тоже не сразу узнала. После того как лечащий врач посоветовался с доцентом доктором Нюлльхаймом, он оставил визитера наедине с больной. Альфред присел подле ее кровати, пощупал у нее пульс — он был слабый и неровный. И вот, словно прикосновение этой некогда любимой руки подействовало на страдалицу, чего не происходило при прикосновении других, посторонних рук, больная начала успокаиваться. А когда доктор через некоторое время подошел взглянуть на нее, случилось нечто еще более из ряда вон выходящее: эти глаза, до тех пор хотя и открытые, но явно никого не узнававшие, вдруг замерцали, словно свидетельствуя о постепенно пробуждающемся сознании. Осунувшееся и потемневшее лицо вдруг просветлело, разгладилось и даже как бы помолодело. А когда Альфред наклонился к ней поближе, она прошептала: «Спасибо». Он отмахнулся, взял ее руки в свои и стал говорить ей утешительные, ласковые слова, которые сами просились на язык. Она энергично замотала головой, и не только потому, что не хотела слушать никаких утешений: было ясно, что она сама хочет чем-то с ним поделиться. Он нагнулся еще ниже, чтобы получше слышать ее. И она начала:
— Ты должен будешь сказать это на суде. Обещаешь? — Альфред решил, что опять начался бред. Он положил руку ей на лоб и попытался ее успокоить. Но она продолжала говорить, вернее, шептать, потому что громко не могла произнести ни звука: — Ведь ты доктор, тебе они не могут не поверить. Он невиновен. Он только отомстил мне за то, что я ему сделала. Нельзя судить его слишком строго.
Альфред вновь попытался ее успокоить. Но она говорила и говорила, захлебываясь словами, словно чувствовала, что ей осталось немного времени. Что случилось в ту далекую ночь — и все же не стало событием, что она задумала сделать — и все же не довела до конца, в чем ее желание имело над ней больше власти, нежели воля, о чем она часто вспоминала — и чего никогда не осмеливалась сознательно вызвать в памяти… Тот час, а может, то было лишь мгновенье, когда она была убийцей, — вновь ожил в ней с такой невыносимой ясностью, что она как бы вновь пережила его наяву.
Это были лишь отдельные слова, не всегда звучавшие отчетливо, но Альфред, склонившись почти к ее рту, сумел их расслышать. Однако он воспринял самообвинение Терезы так, как она и хотела: попыткой искупить вину сына. Будет ли эта связь деяний считаться действительной в глазах небесного или земного судьи умирающей — ибо она была умирающей, даже если ей было суждено прожить еще десятки лет, — для Терезы эта связь существовала, и все. И Альфред почувствовал, что сознание вины сейчас ее не угнетало, а, наоборот, освобождало, ибо конец, который она выстрадала или должна будет еще выстрадать, теперь не будет казаться ей бессмысленным. Поэтому Альфред прекратил утешительные речи, ибо в этот час они утратили всякий смысл. Он почувствовал, что в тот момент, когда сын превратился в вершителя вечной справедливости, она как бы вновь обрела своего ребенка, которого столько лет считала потерянным.
Высказавшись, Тереза тяжело откинулась на подушки. Альфред почувствовал, что она опять отдалилась от него и отдалялась все больше и больше. И наконец перестала его узнавать.
Затем наступило ухудшение, которого лечащие врачи, впрочем, ожидали, а потом она внезапно угасла, прежде чем смогли сделать спасительную операцию.
Альфред побеседовал с защитником Франца, убийцы своей матери, и на суде этот добросовестный молодой адвокат постарался подать признание матери, которое ему предоставил Альфред, как смягчающее обстоятельство. Однако успеха у судей не имел. Прокурор заметил со снисходительной усмешкой, что обвиняемый вряд ли мог сохранить в памяти тот первый час своего земного бытия, и высказался против некоторых, так сказать, мистических тенденций, которые ныне пытаются использовать для затушевывания совершенно ясных фактов и тем самым искажают правду, хотя иногда это и происходит, несомненно, с самыми добрыми намерениями. Предложение пригласить эксперта было отклонено потому, что никто не мог сообразить, кого нужно позвать для решения столь ответственного вопроса — врача, философа или священника. В качестве смягчающего обстоятельства сочли возможным учесть лишь факт внебрачного рождения обвиняемого и связанные с этим недостатки его воспитания. Так что приговор гласил: двенадцать лет каторжной тюрьмы с ежегодным пребыванием в темном карцере и лишением пищи в день совершения преступления.
К тому времени, когда состоялся суд, Тереза Фабиани уже давно лежала в могиле. Рядом со скромным венком из бессмертников с надписью: «Моей несчастной сестре» на могиле лежал цветущий букет весенних цветов, еще свежий. Прекрасные цветы прибыли из Голландии со значительным опозданием.
Примечания
1
Хаклендер Фридрих Вильгельм (1816–1877) — автор грубоватых развлекательных рассказов из солдатской жизни. (Здесь и далее примеч. переводчика).
2
В конце концов, я хотела бы знать, куда нас ведут эти два негодяя! (фр.).
3
С нашими молодыми друзьями, с которыми мы познакомились на днях (фр.).
4
Слишком хороша (фр.).
5
Булвер Литтон Эдуард Джордж (1803–1873), британский политик и писатель, его перу принадлежат сентиментальные романы из жизни преступников.
6
Свершившимся фактом (фр.).
7
- Базар житейской суеты. Часть 2 - Уильям Теккерей - Классическая проза
- Маэстро Перес. Органист - Густаво Беккер - Классическая проза
- Три окна - Рюноскэ Акутагава - Классическая проза
- Английский язык с Эрнестом Хэмингуэем. Киллеры - Ernest Hemingway - Классическая проза
- Лиза из Ламбета. Карусель - Сомерсет Уильям Моэм - Классическая проза
- Пропавшая весной - Агата Кристи - Классическая проза
- Дом, в котором... - Мариам Петросян - Классическая проза
- Тайная история Изабеллы Баварской - Маркиз де Сад - Историческая проза / Классическая проза
- Жюстин - Лоренс Даррел - Классическая проза
- Пригоршня праха. Мерзкая плоть. Упадок и разрушение - Ивлин Во - Классическая проза