Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Правила, как видите, очень простые и понятные. Их легко было запомнить — и небесполезно: ведь нарушение любого из них каралось смертью. И женщины без особого труда научились довольствоваться мясом акулы или собаки или кореньями таро, раз уж за другую пищу приходилось расплачиваться такой ценой.
Смерть грозила тому, кто ступил на землю, объявленную табу; и тому, кто осквернил своим прикосновением какой-нибудь предмет табу; и тому, кто не выразил должного почтения вождю или наступил на тень короля. Аристократы, король и жрецы постоянно вывешивали то тут, то там небольшие тряпицы в знак того, что это место или предмет — табу, и смерть притаилась рядом. Тяжкой и полной превратностей была в те дни борьба за существование на Сандвичевых островах.
Вот в каком выгодном положении оказался новый король. И представьте себе, он начал с того, что начисто искоренил государственную церковь. Да, именно сак он и сделал! Выражаясь фигурально, он уподобился удачливому мореплавателю, который сжег свой корабль и пересел на плот. Церковь была отвратительном штукой. Она жестоко угнетала народ; с помощью мрачных и таинственных угроз она держала его в вечном страхе; она приносила людей в жертву на алтарь нелепых уродцев из камня и дерева; она запугивала людей, принижала их, делала их рабами жрецов, а через жрецов — рабами короля. Лучшего и более надежного друга, чем церковь, король и желать не мог. Профессиональный реформатор, уничтоживший такую страшную и разрушительную силу, как эта церковь, стяжал бы себе хвалы и почет, но король, сделавший подобное, заслуживал лишь осуждения; осуждения и, быть может, еще жалости, — он оказался недостойным своего трона.
Лиолио упразднил государственную церковь, и в результате этого его королевство стало республикой.
Уничтожая церковь и идолов, он совершил благое дело для цивилизации и для своего народа, только это не было «бизнесом». Он поступил не по-королевски, поступил бездарно и во вред самому себе. Сожженные идолы еще дымились, а в страну уже прибыли американские миссионеры. Они застали народ без религии и поспешили восполнить пробел. Они предложили свою религию, и она была принята с радостью. Но такая религия не была опорой для деспотического властелина, и с тех пор королевская власть начала хиреть. Сорок семь лет спустя, в мою бытность на островах, Камеамеа V пытался исправить промах Лиолио, но безуспешно. Он учредил государственную церковь, а себя назначил ее главой. Однако это была лишь видимость церкви, подделка, пустышка, мыльный пузырь. Она не обладала никаким могуществом, и королю от нее было мало толку. Не в ее власти было терзать, жечь и убивать людей, она ничем не походила на ту превосходную машину, которую уничтожил Лиолио. То была государственная церковь без государственной власти над нею, и каждый верил во что хотел.
Само королевство уже давно стало бутафорией, пустым звуком. Сперва миссионеры превратили его в некое подобие республики; впоследствии белые бизнесмены превратили его в точную копию республики.
Во времена капитана Кука (1778) на Сандвичевых островах насчитывалось четыреста тысяч человек коренного населения; в 1836 году их оказалось уже всего около двухсот тысяч, в 1806 — не больше пятидесяти тысяч; а в наши дни, согласно последней переписи, — всего двадцать пять тысяч. Рассудительные люди превозносят Камеамеа I и Лиолио за то, что они даровали своему народу великие блага цивилизации. Я бы и сам, наверное, их превозносил, да у меня что-то в голове разладилось, от чрезмерной работы должно быть. Лет тридцать тому назад я познакомился на этих островах с молодой американской четою, у них был прелестный сынишка лет семи; правда, я не мог с ним даже поболтать, так как он не говорил по-английски. Всю свою короткую жизнь он играл на плантациях отца с маленькими канаками и так привык к их языку, что не хотел учиться никакому другому. Через месяц после моего приезда семья возвратилась в Америку, и мальчик стал учиться английскому и забывать туземный. К двенадцати годам он уже не помнил ни одного слова на языке канаков; этот язык начисто исчез из его сознания и речи. Спустя девять лет, когда ему минул двадцать один год, случай снова спел меня с этой семьей — в городе на одном из островов штата Нью-Йорк, — и мать рассказала мне, что приключилось с их сыном. Он был теперь по профессии водолазом. Однажды буря застигла на озере пароход, и он со всеми пассажирами пошел ко дну. Через несколько дней после катастрофы молодой водолаз в полном облачении спустился на затонувший пароход и вошел в кают-компанию. Держась за поручни, он остановился на нижней ступеньке трапа и стал вглядываться в мутную воду. Вдруг что то коснулось его плеча; обернувшись, он увидел мертвеца, который, качаясь, прыгал возле него и, казалось, с недоумением его разглядывал. Водолаз оцепенел от ужаса. Опускаясь, он взбаламутил воду и теперь различал вокруг смутные очертания тел — они плыли к нему со всех сторон, тряся головами и раскачиваясь из стороны в сторону, словно сонные люди, пытающиеся танцевать. Водолаз потерял сознание. Его вытащили из воды, дома уложили в постель, и он совсем расхворался. В течение нескольких дней он часами бредил и в бреду безостановочно бойко говорил по-канакски, только по-канакски. Когда я пришел его навестить, он был еще очень болен и заговорил со мной на атом языке; разумеется, я не понял ни единого слова. Медицинские книги описывают подобные случаи. Так почему же врачи не научат их и не отыщут средства умножить их число? Сколько языков и всяких полезных сведений лежат без толку в головах у людей только потому, что такое средство не найдено.
Множество воспоминаний о моих прежних посещениях Сандвичевых островов пронеслось в моем воображении в ту ночь, пока мы стояли на якоре у Гонолулу. Картины... картины... целая вереница пленительных картин! С величайшим нетерпением ждал я утра.
Наконец утро настало, но с ним пришло разочарование. В городе вспыхнула эпидемия холеры, и мы оказались отрезанными от берега. Так разбилась мечта, лелеянная двадцать девять лет. Приходили вести от друзей, но увидеться с ними мне было не дано. Зал для моих лекций был подготовлен, но мне не суждено было переступить его порог.
Среди пассажиров оказалось несколько жителей Гонолулу, и их туда переправили; но сойти на берег, а потом вернуться на корабль не разрешалось никому. Кое-кто в городе запасся билетами на наш пароход до Австралии, но мы не могли взять их на борт: это грозило бы нам карантином в Сиднее. Еще накануне у этих людей была возможность спастись, уехав на пароходе в Сан-Франциско, но теперь гавань заперли; могут пройти недели, прежде чем какой-нибудь капитан рискнет принять их на свой корабль. Неудача постигла и других. Пожилая дама из Массачусетса вздумала прокатиться по морю вместе с сыном просто так, ради удовольствия; они плыли все дальше и дальше на запад и уже много раз собирались вернуться, но все откладывали свое возвращение еще ненадолго; и вот теперь, когда они бесповоротно решили, что уже несомненно пора возвращаться, они застряли возле Гонолулу. Что толку принимать решения на нашей планете? Как правило, это пустая трата времени. Матери и сыну поневоле придется оставаться в нашем обществе до Австралии. Им предоставляется выбор: совершить оттуда кругосветное путешествие или той же дорогой плыть обратно — расстояние одно и то же, те же удобства, и времени они потеряют столько же, какой бы путь на эти двух ни выбрали. Есть над чем поразмыслить: задумано путешествие в пятьсот миль, постепенно оно все удлиняется в в конце концов растягивается чуть ли не до двадцати четырех тысяч миль. Впрочем, дама и ее сын уже привыкли к тому, что едут все дальше в дальше, и это новое удлинение пути их не очень-то огорчало.
Ехал с нами и адвокат из Виктории, посланный правительством в Гонолулу по делу дипломатического характера; он взял с собой жену, а детей оставил дома на попечения слуг. Что делать родителям? Сойти на берег, рискуя заразиться холерой? Конечно нет. Онн решили ехать до островов Фиджи, подождать там недели две следующего парохода и на нем возвратиться домой Но могли ли они ожидать, что попутный корабль придет только через шесть недель и что за это время они не получат ни строчки от своих детей и сами ни строчки не смогут им написать? Не велика мудрость строить планы в этом мире, на это способна даже кошка; но когда забираешься в такую даль, то, будь ты кошка или человек, планам твоим грош цена.
Нам ничего больше не оставалось, как сидеть под тентом на палубе и любоваться недосягаемым берегом. Вода за кормой была ослепительно синей; ближе к берегу она сделалась изумрудной — изумрудной и искрящейся; а у самого берега рассыпалась длинной полосой белой ряби, без всплеска, без малейшего шума. Город укрывался в зелени, похожей на мшистый ковер, в пышном великолепии нежнейших красок и переливов стоили атласные горы, кое-где окутанные вуалью сползающих туманов. Все это было мне знакомо. Таким предстал остров предо мною когда-то; таким я видел его и сейчас — та же красота и то же очарование.
- Таинственный незнакомец - Марк Твен - Классическая проза
- Людоедство в поезде - Марк Твен - Классическая проза
- Путешествие капитана Стормфилда в рай - Марк Твен - Классическая проза
- Приключения Тома Сойера - Марк Твен - Классическая проза
- Журналистика в Теннесси - Марк Твен - Классическая проза
- Том 10. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1863-1893. - Марк Твен - Классическая проза
- Режьте, братцы, режьте! - Марк Твен - Классическая проза
- Сливовый пирог - Пелам Вудхаус - Классическая проза
- Письма Яхе - Уильям Берроуз - Классическая проза
- Собрание сочинений Т 3 - Юз Алешковский - Классическая проза