Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он сам своим дурацким поведением все испортил. Со временем он бы ее простил. Только Нанца не стала дожидаться, ушла, ей на него наплевать, и на его дом, и на его прощение. Надо было остаться да посчитаться с ней с глазу на глаз, по-мужски, а он бегал по селу со своей тоской и болью, словно побитая собака.
— Что ж теперь делать? — спросил он себя вслух.
Вопрос долго оставался без ответа. «Работать на себя самого!» — и он расправил широкую грудь. Мука есть, кофе и сахар есть. Первое время даже в село ходить не надо. Работать, как он мечтал на Украине. У него будет доброе хозяйство: пашни, хлев, коровы, бык — все, что требуется. Нанца ушла, земля осталась, а это главное. И чтоб его громом убило, если он за ней пойдет. Сама явится, голодная, станет на дороге и будет с того берега жадно смотреть на его свежевспаханное поле. Он так живо представил себе эту картину, что тут же, полный решимости, вскочил. Натянул сапоги, спустился по лестнице, остановился перед озородом и огляделся. Утро было ясное, бледно-желтое, листья золотились в первых лучах солнца, чуть веял ветерок. Прямо перед ним с ветки сорвалась груша и упала сквозь листья у самых его ног. Жеф нагнулся, поднял ее, обтер о штаны и съел. Четыре года не пробовал он своих фруктов и с благодарностью посмотрел на дерево.
Жеф направился к желобу, снял рубашку, фыркая, умылся. Потом сунул в рот щепоть табаку, пошел в сад. Он хотел было выйти в поле, но остановился за домом, с грустью качая головой. Разве это поля? Куда ни глянь — постройки, земли совсем не видно.
— Нивы. Какие тут нивы? Платки носовые, — вздохнул он.
Вышел на лужок. Кони стояли там, где он оставил их в первую ночь, привязанные к ореху. Никто не позаботился их распрячь, напоить, задать сена, завести под крышу. Они обглодали все дерево, гривы растрепались. К тому же накануне шел дождь, мешки промокли, сахар набух, мука слиплась. Жеф распряг лошадей, повел во двор и вернулся — ставить их было некуда, сарая не было, а хлев, где когда-то держали корову, был слишком мал. Может, сделать конюшню в одной из тех построек? Жеф ходил от одной постройки к другой и все больше огорчался: они были сложены из круглых камней, скрепленных цементом. Когда же он все это разберет да начнет пахать? Послать бы всех к чертям: Нанцу, Кати, пащенка, дом, коней, луг — и вернуться на Украину. Но Украина далеко. Ничего не оставалось, как плюнуть желтой слюной на руки, чтобы кирка не скользила, и взяться за дело. Какое счастье, что у него есть лошади.
Наконец он нашел подходящую постройку и поставил туда лошадей. Потом вернулся к телеге, взял мешок сахару, отнес в дом. Кухня была пуста, на остывшем очаге дремала кошка. Дети ушли собирать фрукты. Когда Жеф вошел, Якоб только поднимался.
— Почему не распряг лошадей? — бросил ему Жеф.
— Что ты! Как бы я посмел! — удивился старик. — Ведь я их никогда не касался.
— Ничего, не съедят, — сказал Жеф. — Чуть не околели.
— Да я и не знал, чьи они. Лошади теперь у всех есть, только у нас нет. А казенного добра я трогать не смею. Придут жандармы, найдут, вот и посадишь сам себе черта на шею, — мямлил Якоб.
— Лошади мои, некому за ними приходить, — перебил его Жеф.
Старик замолчал. Тут что есть силы завопила старуха:
— Нанца! Нанца!
— Чего орете? — ощетинился Жеф.
— Кофе нет, — объяснил Якоб. — И табаку тоже.
Жеф открыл дверь и сказал:
— Ничего, потерпите. Кофе у меня есть, а вот табаку нет!
— Нет? Это почему же нет? — завизжала старуха.
— Я его не нюхаю, сами знаете, — отрезал Жеф.
— Слышали вы такое? Ну и зять! Разве так отвечают больной матери, что вот-вот предстанет перед божьим престолом! Жену извел, теперь взялся за мать-старуху? Такая твоя благодарность! Мы тебе землю дали, а ты лаешься! Ох, как я не хотела, правда, Якоб? Это ты все твердил, что парень работящий, тихий, честный, старательный, учтивый, богобоязненный и не знаю еще какой! Разбойник он! Да и что найдешь хорошего в горах! В ложке воды всех нас утопил бы! Да?
Жефа будто обожгло. Когда его попрекали горами, он мог сокрушить все вокруг, и опять же, старуха выбранила его как мальчишку. Он поводил руками, точно отыскивая палку, и раскрыл было рот, чтобы цыкнуть, но передумал. Проглотил горькую табачную слюну, вытащил из кармана кисет, взял щепотку табаку и высыпал на ладонь старухе, у той глаза полезли на лоб от удивления. Этого она не ожидала. Отвернувшись, чихнула.
Пришли домой дети. Жеф велел им затопить печь. Они быстро развели огонь, налили в котел воды, повесили на цепь и стали ждать, что дальше. Жеф принес мешок муки, поставил у печки и принялся готовить похлебку. Открыл три банки консервов, положил в воду. Дети, не сводившие глаз с котла, защебетали, как птенцы, им хотелось все видеть, все знать. Теперь они любили отца и позабыли, какой стоял шум, когда он вернулся; раскрыв свои клювики, ели, что он давал, и смотрели на Жефа во все глаза, удивленные и благодарные.
— А теперь — марш! — скомандовал Жеф, когда они расправились с едой. — Есть хотите — работайте. — Дети зашумели. — Стряпать будете вы, — повернулся он к Якобу. — Вот мука. Сварите клецек, чтоб полный котел был.
— М-м-м… — загудел пораженный старик. Выходит, он должен стряпать. Никогда ему не приходилось делать ничего подобного. — Да, да, — мямлил Якоб, — живому все достается, а вот мертвому — одна могила. — И покорно склонил свою маленькую птичью головку.
— Жеф! — окликнул он зятя жалобным голосом, когда тот пошел из дома. — Надо бы мать вынести, сегодня вроде тепло.
— Сейчас, — с охотой кивнул Жеф. Якоб был слаб, пришлось позвать на помощь мальчиков. Старуху уложили на колоду, Веронику приставили смотреть за ней. Девочка повиновалась, хотя ей очень хотелось пойти со всеми в поле, мальчики были в восторге, Венчек показал сестре язык.
В поле мальчишки вели себя героями — работали с невероятным упорством: лазили на крышу, разбирали камни, срывали годившиеся на топливо доски.
Отзвонили полдень, все пошли домой. Жеф захватил с собой бревно, и мальчики взяли по бревну. Они кряхтели под тяжестью, однако не сдавались, ни один не хотел казаться слабее другого. Дома у колоды, прокричав «раз, два, три!», с грохотом сбросили бревна на землю.
Из двери шел дым, как из пекла. Якоб стоял у очага, заливаясь слезами. Он не умел стряпать и не был привычен к дыму, не то что женщины. Клецки он замесил на холодной воде, часть из них приклеилась к стенкам котла, часть слиплась, часть стала твердой, как глина. Кипеть они кипели, а вариться не желали никак. Жеф заглянул в котел, усмехнулся, хотел пошутить, но почему-то разозлился и стал учить тестя варить клецки. Наконец уселись за стол. Трудно было назвать стряпню Якоба вкусной, но уж очень все проголодались. После обеда Жеф велел Якобу сварить на ужин суп с заправкой и подробно рассказал, как это делается. Якоб понимающе кивал, и Жеф с детьми вернулся в поле. Работали дотемна. Так и бежали дни. Мальчики трудились старательно. Бревна и доски, которые приходилось носить, натирали плечи. То и дело ребята наступали босыми ногами на торчавшие из досок ржавые гвозди, вскрикивали, но, послюнив ранку, храбро шагали дальше; часто спотыкались о камни, однако и на это не обращали внимания. О пистолетах, патронах и саблях, спрятанных в надежных местах, они не вспоминали — теперь было не до игрушек. За столом сидели вместе со взрослыми, ели вилками, хоть это было очень трудно и неудобно. Появившиеся в хозяйстве лошади приносили им много радости: они чистили их, поили, кормили. Изредка пробовали прокатиться верхом и, когда им за это доставалось, даже не морщились. Первой парой обычно правил Жеф, второй — мальчики, кнут держали по очереди.
Жеф работал, пока хватало дыхания. Он без устали таскал бревна, доски, камни, а когда постройки были разобраны, принялся за межу. Мальчики не могли еще работать киркой, они собирали с пашни камни и сносили в кучи. Вечером, когда, не чуя ног, возвращались домой, Жеф сидел, опустив руки и закрыв глаза, — вспоминал Украину. Да, здесь такого простора не увидишь. После ужина шли спать, мальчики на печь, а Жеф на озород. В комнату он не входил, там все напоминало Нанцу, это его злило.
Прошло две недели. Якоб варил еду: утром кашу из пшеницы с консервами, на обед клецки с консервами, вечером суп с консервами. Когда консервы вышли, он трясущимися руками посыпал кашу, клецки и суп сахаром. Сахару еще оставалось много. В доме было не голодно, но Жеф ворчал. Все в хозяйстве не клеилось. Не было молока, одежда грязная, дети выметали мусор прямо за порог, дверь уже открывалась с трудом. У Жефа постоянно чесалось под мышками и вокруг пояса. Он дважды стирал в реке свою одежду, однако вши не переводились. Нужны были женские руки. А Нанца не торопилась. В глубине души Жеф надеялся, что она придет через несколько дней. Она у тетки в горной деревушке, и та не может держать ее долго — он это знал. Рано или поздно должна вернуться. Он ждал, а Нанца не шла. «Упрямая баба, упрямая», — думал Жеф, но за ней не шел. Старый Якоб брюзжал: готовить он не привык, зрение было слабое, в супе попадались то обгоревшие спички, то тараканы. Жеф выходил из себя, а Якоб робел и, не отрицая своей вины, говорил:
- Тантадруй - Цирил Космач - Классическая проза
- Гойя или Тяжкий путь познания - Лион Фейхтвангер - Классическая проза
- Альпинист в седле с пистолетом в кармане - Лев Рубинштейн - Классическая проза
- Старик и море - Эрнест Миллер Хемингуэй - Классическая проза
- Лиза из Ламбета. Карусель - Сомерсет Уильям Моэм - Классическая проза
- Стратег - Саки - Классическая проза
- Потерявшийся Санджак - Саки - Классическая проза
- Лес и степь - Иван Тургенев - Классическая проза
- Контора - Иван Тургенев - Классическая проза
- Стучит! - Иван Тургенев - Классическая проза