Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А иногда дело было вовсе не в удовольствии от хождения по магазинам, а в удовлетворении какого-то другого, гораздо более сокровенного голода; она, бывало, стояла некоторое время перед витриной, задумчиво причмокивая губами, а потом вела меня в совершенно другую сторону, например в Музей принца Уэльского, разглядывать миниатюры эпохи Великих Моголов, или в планетарий имени Неру, который снаружи всегда казался мне гигантским фильтром турбины, воткнутым в землю боком.
В тот день, о котором я говорю, мама только что закончила работать над годовым балансом ресторана для налогового инспектора (тяжелый труд, занявший две недели). Теперь задача была успешно выполнена, все бумаги, касавшиеся очередного прибыльного года, были полностью оформлены, и мама решила вознаградить нас маленькой вылазкой на автобусе номер 37. Однако на этот раз мы пересели потом на другой автобус, заехали еще дальше в шумный город и очутились в районе, где бульвары были такими же широкими, как Ганг, вдоль улиц сплошь тянулись большие стеклянные витрины, у дверей стояли швейцары, а тиковые полки за стеклом были отполированы до сияющего блеска.
Мы зашли в магазин под названием «Последний крик моды», торговавший сари. Мать, стиснув руки под подбородком, любовалась рулонами материи, башнями громоздившимися до потолка, яркими бирюзовыми и серыми, как кротовья шубка, в изумлении поглядывая на хозяина-парса, который, забравшись на стремянку, передавал своему подручному, стоявшему у его ног, рулоны самых сочных и ярких шелков, какие только можно представить. В глазах у мамы стояли слезы, красота и великолепие этих тканей, казалось, ослепляли ее, как при взгляде на солнце. Для меня в тот день мы купили модную голубую хлопковую куртку, на груди у которой почему-то была вышита золотом эмблема гонконгского яхт-клуба.
Полки соседнего магазина, торговавшего эфирными маслами, были заставлены красивыми янтарными и синими стеклянными бутылочками с горлышками, вытянутыми, как у лебедей. Женщина в белом лабораторном халате капала нам на запястья маслами, насыщенными ароматами сандалового дерева, кофе, иланг-иланга, меда, жасмина и розовых лепестков, пока мы совершенно не опьянели от них, чуть не до тошноты, и поспешили выйти на свежий воздух. Потом мы пошли посмотреть туфли в настоящем дворце, там мы сидели на позолоченных кушетках с позолоченными подлокотниками и ножками в виде когтистых львиных лап. Витрину обрамляла инкрустированная стразами буква омега, а на самой витрине, на стеклянных полках, как редкостные драгоценные камни, были выставлены туфельки на шпильках, туфли из крокодиловой кожи и сандалии, окрашенные в ярко-лиловый цвет. Я помню, как продавец преклонял колени перед мамой, как если бы она была царицей Савской, а мама, как девчонка, поворачивала ногу, обутую в золотую сандалию, так, чтобы я мог увидеть ее в профиль, и спрашивала:
– А? Что думаешь, Гассан?
Но лучше всего я запомнил, как на обратном пути к автобусу номер 37 мы проходили мимо занятого офисами высотного здания, на первом этаже которого размещались портной, канцелярский магазин и странного вида ресторан под названием «Ла фуршет», располагавшийся под бетонным козырьком с видавшим виды французским флагом.
– Пойдем, Гассан, – сказала мама. – Пойдем. Попробуем.
Хихикая, взбежали мы по ступеням вместе с нашими пакетами, толкнули тяжелую дверь и вдруг умолкли. Изнутри ресторан был похож на мечеть – темный и угрюмый; сразу чувствовался кислый запах говядины, замоченной в вине, и импортных сигарет. Помещение освещалось одними только тусклыми сферами, низко нависавшими над столами. Парочка, расположившаяся в тени, занимала столик за стенкой; несколько хорошо одетых офисных работников в белых рубашках с закатанными рукавами обедали, попивая красное вино – в то время в Индии напиток экзотический. Ни я, ни мама до того не были во французском ресторане, так что для нас обеденный зал выглядел обставленным прекрасно, и мы, преисполнившись серьезности, заняли столик в глубине, отделенный от других стенкой, и перешептывались под низко нависавшей медной лампой, как будто в библиотеке. Серая от пыли кружевная занавеска застила и без того тусклый свет из затемненных окон. Ресторан из-за этого напоминал какое-то подозрительное заведение, пользующееся сомнительной славой. Нам он понравился ужасно.
Пожилая женщина, отличавшаяся болезненной худобой, в кафтане и с кучей браслетов на запястьях, шаркающей походкой подошла к нашему столику. В ней сразу же можно было узнать одну из тех стареющих европейских хиппи, которые приехали сюда, чтобы посетить ашрам, да так никогда и не вернулись домой. После того, как над ней поработали индийские паразиты и время, в моих глазах она стала похожа на высушенное насекомое, так мне казалось. Ее глубоко запавшие глаза были жирно подведены, как я помню, но от жары косметика потекла и забилась в морщинки; губы она явно красила еще рано утром и отнюдь не твердой рукой. Таким образом, общее впечатление в том тусклом освещении создавалось довольно пугающее – как если бы нам прислуживал труп.
Однако эта женщина говорила своим скрипучим голосом на хинди довольно живо; она подала меню и удалилась той же шаркающей походкой, чтобы сделать нам ласси с манго. Подавленный такой непривычной обстановкой, я не знал, с чего начать в этом сложном и незнакомом меню, в котором перечислялись блюда с такими экзотическими названиями, как буйабес или кок-о-вен. Я в панике смотрел на маму. Однако она ласково улыбнулась и сказала:
– Никогда не бойся пробовать новое, Гассан. Это очень важно. Это соль жизни. – Она указала пальцем на листок бумаги. – Почему бы не взять сегодняшний комплексный обед? Не против? Десерт входит в цену. Очень выгодно. После всего нашего хождения по магазинам не так уж плохо.
Я точно помню, что menu complet начиналось салатом фризе с горчичным соусом винегрет, потом шел картофель фри и тонкий бифштекс, на котором подали ложечку «кафе-де-пари», вкуснейшего сливочного масла с чесноком и травами. В конце нам подали незастывшее, колышущееся крем-брюле.
Я уверен, что обед был весьма посредственным (бифштекс оказался таким же жестким, как и только что купленные мамой туфли), но он немедленно вошел в мой пантеон самых незабываемых обедов, такой уж тогда был чудесный день.
Таявший на языке сладкий карамельный десерт навсегда связан для меня с воспоминанием о лице мамы, о ее ласковой улыбке. Во время той нашей беззаботной вылазки она словно светилась изнутри. До сих пор я вижу озорной блеск, сиявший в ее глазах, когда она наклонилась ко мне и прошептала:
– Скажем папе, что французская кухня входит в моду. А? Мы скажем, что она гораздо лучше индийской. Это его заинтересует. Что думаешь, Гассан?
Мне было четырнадцать.
Таща с собой учебники по математике и французскому, я брел домой из школы Святого Ксавье и на ходу выедал по кусочку из бумажного кулька с бхелпури. Я поднял голову и заметил черноглазого мальчика моего возраста, который пялился на меня, стоя у грязных придорожных хибарок. Он мылся, набирая воду из облупленного ведра, и на слепящем солнце его влажная темная кожа в отдельных местах казалась почти белой. У его ног лежала корова. Неподалеку, в канаве, сидя на корточках, возилась его сестра, а сзади женщина с тусклыми волосами раскладывала в бетонной трубе, по которой текла вода, свои гадкие тряпки.
Секунду мы с мальчиком смотрели друг другу прямо в глаза. Потом он усмехнулся, опустил руку и махнул членом в мою сторону. Это был один из тех моментов детства, когда ты понимаешь, что мир не таков, как ты полагал. Я внезапно осознал, что существуют люди, которые ненавидят меня, даже не зная.
Вдруг мимо нас к Малабарскому холму с ревом пронеслась серебристая «тойота». Мальчишка отвел свой злобный взгляд, а я с благодарностью посмотрел вслед сверкающей машине. Когда я повернул голову, мальчика уже не было, остались только корова, подрагивавшая хвостом, и девочка, тыкавшая пальцем в кишащие глистами экскременты, которые она только что выдавила из своей попки.
Из внутренности водовода раздавался призрачный шелест.
Бападжи в трущобах уважали. Он был одним из тех, кому удалось преуспеть, и бедняки почтительно складывали ладони, когда он бесцеремонно проходил между лачуг, покровительственно похлопывая самых сильных тамошних здоровяков. Избранные пробирались сквозь шумевшую толпу и набивались на заднее сиденье его трехколесной колымаги, стоявшей у дороги. Бападжи всегда набирал курьеров для доставки коробок с обедами в трущобах, и его за это весьма почитали.
– Дешевле рабочих рук не найдешь, – говорил он мне хриплым шепотом.
Когда мой отец решил изменить концепцию своего ресторана и переориентироваться на публику поприличнее, то перестал нанимать молодежь из трущоб. Папа сказал, что средний класс любит чистеньких официантов, не грязный сброд из каких-то лачуг. На том все было кончено. Однако они приходили по-прежнему, просили дать им работу, прижимаясь своими вытянувшимися от голода лицами к задней двери ресторана, а папа отгонял их рыком и пинками.
- Записки уголовного барда - Александр Новиков - Современная проза
- Джанки. Исповедь неисправимого наркомана - William Burroughs - Современная проза
- Время дня: ночь - Александр Беатов - Современная проза
- Эшби - Пьер Гийота - Современная проза
- Бабушки (сборник) - Дорис Лессинг - Современная проза
- Непобедимое солнце. Книга 2 - Пелевин Виктор Олегович - Современная проза
- Все романы (сборник) - Этель Лилиан Войнич - Современная проза
- И пели птицы... - Себастьян Фолкс - Современная проза
- Северный путь. Часть 2 - Светлана Гольшанская - Современная проза
- Дорога перемен - Ричард Йейтс - Современная проза