Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем дорога становилась все оживленнее. В сторону границы двигались колонны войск. Солдаты моторизованных частей имели увиденное нами новое оружие, за исключением двух-трех, у которых были обычные винтовки с оптическим прицелом.
На окраине леса мы заметили группу войск и решили проехать мимо них, чтобы посмотреть, что там происходит. Присмотревшись, мы обнаружили хорошо укрытые ДОТы, по два с правой и левой стороны дороги.
День клонился к вечеру. Оставаться нам дальше в этом переполненном войсками районе было рискованно.
«Просеивание информации»В Хельсинки я выслушал доклады работников резидентуры. Общим мнением было — финны готовятся к войне, но только один человек сказал, что вместо винтовок финские солдаты и офицеры вооружены каким-то новым видом стрелкового оружия, но что это многозарядные скорострельные автоматы — не сказал никто.
Я кратко объяснил товарищам, что финны в случае войны выступят с автоматами вместо обычных винтовок.
Во время беседы мне принесли телеграмму из Наркоминдела, в которой значилось: «Срочно выезжайте в Москву для доклада. Молотов».
Полученная телеграмма взволновала меня. Почему вызывает Молотов, а не нарком внудел Берия? Кому и о чем я должен докладывать? Решил выехать в этот же день. О выезде сообщение послал в свой наркомат. На сборы оставалось два часа, и, конечно, времени на подготовку доклада не было. Но в Ленинграде во время ожидания поезда на Москву я имел возможность основательно подготовиться к докладу о военной ситуации в Финляндии.
Москва встретила холодным, пронизывающим ветром. На перроне вокзала меня поджидал работник скандинавского отдела Наркоминдела, сообщивший, что сопроводит меня к Молотову. Прибыв туда, через пять минут я вошел в его кабинет. Предложив мне сесть, нарком продолжал рассматривать географическую карту Скандинавии. Вид у него был усталый и какой-то тусклый, без заинтересованности к моему появлению. Повернувшись ко мне, Молотов сказал:
— Доложите, что вам известно о военной и политической ситуации в Финляндии.
Я начал с изложения содержания ранее посланных в Наркоминдел телеграмм, затем подробно рассказал о положении в стране после разрыва переговоров, о военной подготовке финнов к войне с нами. Но о результатах своей поездки на Карельский перешеек не доложил, видимо интуиция подсказала.
Когда я закончил свое сообщение, Молотов вышел из-за стола, протянул руку и сказал:
— Вы свободны и можете идти к товарищу Берия.
Через десять минут я был уже у Фитина и заметил, что он чем-то взволнован.
— Где ты ходишь и почему сразу не пришел в наркомат? — зло спросил он.
Я начал объяснять, почему это произошло, как вдруг по домофону послышался резкий не голос, а бич:
— Явился ли этот дурак к тебе?
На этот голос Фитин как ужаленный вскочил со стула и ответил:
— Явился.
— Вместе с ним ко мне, — послышалось из домофона.
Когда вошли в кабинет, Берия полулежал на кожаном диване и угрюмо, через пенсне, молча осматривал нас. Перебравшись затем к столу и тяжело усевшись в кресло, неожиданно выкрикнул, глядя на меня:
— Ты знаешь, кто ты? — Через короткую паузу добавил: — Ты большой дурак.
Я молчал.
Видимо, ему показалось, что я слабо реагирую на его замечание, схватил карандаш и еще резче выкрикнул:
— Ты большой ноль с точкой.
При этом на листе бумаги начертил ноль, карандаш от большой силы нажима сломался, и он резко бросил его на стол в мою сторону. Я сразу понял, что виной такой выходки наркома явился мой доклад Молотову, и хотел сказать, почему это получилось. Но Фитин, наступив мне на ногу, просигналил молчать. Я не считал правильным молчаливо выслушивать брань Берии и, улучив минутку, когда он замолк, сказал, что товарищу Молотову мною не были доложены важные сведения, лично полученные позавчера, о положении на Карельском перешейке и о новом оружии в финской армии.
Берия как-то странно, вопросительно посмотрел на меня и резко выкрикнул:
— Рассказывай все, о чем не говорил Молотову.
Прежде всего я рассказал о новой форме одежды, введенной в финской армии, о новом автоматическом оружии вместо обычной винтовки и подробно описал его. Доложил о своих личных наблюдениях в двух укрепленных районах на «линии Маннергейма» на Карельском перешейке. Внимательно выслушав сказанное мною, Берия удовлетворенным голосом проговорил:
— Запомни, у тебя один нарком!
Мы вышли из кабинета. В свою очередь и Фитин нравоучительно сказал:
— Ты, наверно, понял, что гнев Берии был вызван твоим докладом Молотову, а не ему. При всех случаях ты обязан был сначала доложить своему наркому. Не повторяй этой ошибки.
Вскоре в кабинете начальника разведки из домофона раздался голос Берии:
— Пришли ко мне Синицына.
Когда пришел в приемную, нарком выходил из кабинета уже одетым и буркнул:
— Пойдем, — и стал спускаться к выходу.
У подъезда стояла его автомашина, он молча сел на переднее сиденье, я прыгнул, без приказания, на заднее. Поехали, как оказалось, в Кремль. Войдя в приемную комнату, Берия, снимая макинтош, вслух стал перечислять, глядя на вешалку:
— Молотов тут, Каганович и Ворошилов тоже здесь.
Раздевшись, он направился к двери, около которой за столом сидел дежурный офицер. Я тоже пошел за ним, но мне быстро перегородил дорогу этот дежурный и вежливо сказал:
— Вам надо подождать, — и указал на другую дверь.
Тут я понял, что нахожусь в приемной Сталина и, возможно, буду принят им.
Ожидание длилось около сорока минут. Много мыслей пронеслось у меня в голове. Почему-то промелькнуло нищенское, голодное детство в деревне, работа на заводе подсобным рабочим, учеба на рабочем факультете и в институте. Все нынешнее куда-то исчезло, и я позабыл, о чем следовало говорить у Сталина. К счастью, такое душевное состояние быстро прошло.
Войдя в кабинет, увидел Сталина стоящим в конце длинного стола, за которым сидели члены Политбюро ЦК ВКП(б).
На одно мгновение я все же растерялся. Когда я сказал генсеку, что моя фамилия Синицын, он, видимо, заметил мое смущение и, чтобы рассеять его, обратился к Ворошилову:
— Ты помнишь, Клементий Ефремович, как мы в Царицыно национализировали пароходы у купца Синицына? — и, повернувшись ко мне, спросил, чуть улыбнувшись: — Не ваш ли это был родственник?
Я спокойно ответил, что таких родственников у меня не было и нет. Что я сын батрака и в детстве был подпаском. Что родился на Смоленщине.
Сталин предложил мне садиться, но вблизи стула не было. Он тут же вызвал секретаря и попросил принести стул. Когда стул был принесен, я оказался в затруднении, где его поставить, поскольку первым от генсека сидел Молотов. Заметив это, он попросил Молотова подвинуться в сторону сидящих. Стулья всего ряда задвигались, и место мне освободили.
Сталин, продолжая ходить около стола, глуховатым голосом сказал:
— Товарищ Синицын, расскажите нам о положении в Финляндии и о ваших личных наблюдениях и впечатлениях об этой стране.
Информацию свою я начал о военном положении в Финляндии, считая, что это больше всего может интересовать членов Политбюро.
— По данным надежного источника НКВД, — сказал я, — финское правительство свою армию привело в боевую готовность. В стране закончена мобилизация резервистов. Солдаты и офицеры обмундированы в теплые, ватные куртки, чуть ниже колен, чтобы не застревать в снегу, покрытые тканью цвета хаки. На голове — шапки-ушанки. Завершено обмундирование армии в октябре этого года.
Сталин остановился около Ворошилова, хотел что-то спросить, но промолчал.
— Третьего дня мне удалось проехать на автомашине вдоль Карельского перешейка к советской границе. Примерно в тридцати километрах от Выборга я попал в укрепленный район «линии Маннергейма», пересекающей перешеек от Финского залива до Ладожского озера. Глубина этого укрепленного района не менее 20–30 километров. Дороги, ведущие от советской границы к Выборгу, в этом укрепленном районе защищены мощными дотами. Некоторые районы подготовлены к затоплению. В лесу непроходимые завалы из крупных деревьев. На открытой местности, вправо и влево от дороги, в три ряда шахматным порядком расставлены конусообразные надолбы большого веса из базальтового камня.
В этом месте меня прервал Ворошилов и громким голосом сказал:
— Эти надолбы мы раскидаем снарядами тяжелых гаубиц, — и замолк.
Я, видевший их, не мог согласиться с его утверждением и заметил, что каждая надолба весит не менее двухтрех тонн, и гаубицами их трудно разбросать.
Сталин подошел к Ворошилову и спросил:
— А у вас есть такие гаубицы?
Ворошилов ответил утвердительно. Мне показалось, что Сталин не был удовлетворен ответом, и спросил меня:
- СМЕРШ. Один в поле воин - Николай Лузан - Военное
- Вторая мировая война. Хроника тайной войны и дипломатии - Павел Анатольевич Судоплатов - Биографии и Мемуары / Военное
- Высшие кадры Красной Армии. 1917–1921 гг. - Сергей Войтиков - Военное
- Деды - Наталья Рубанова - Военное
- Нюрнбергский набат. Репортаж из прошлого, обращение к будущему - Александр Звягинцев - Военное
- Тайны спецслужб британской Короны. Провокации Туманного Альбиона - Ефим Черняк - Военное
- День «N». Неправда Виктора Суворова - Андрей Бугаев - Военное
- Как ЦРУ создавало Google - Ахмед Нафиз - Военное
- Награды внешней разведки - Владимир Антонов - Военное
- Блицкриг: как это делается? Секрет «молниеносной войны» - Юрий Мухин - Военное