Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нина!.. Ниночка!.. — наконец со страшным усилием невнятно выдавил из себя Луганович и сам вздрогнул от своего голоса, таким странно громким и незнакомым показался он в тишине и неподвижности ночи.
Студент даже оглянулся невольно, но все было пусто и тихо и загадочно чернели окна кругом запертой дачи.
Он уже собирался двинуться назад, в обход дома, как вдруг что-то зашуршало, злобно заворчало и гавкнуло над самым ухом. Подкравшаяся со двора соседней дачи, невидимая в темноте собака залилась оглушительным глупым лаем.
— О, черт!.. — вздрогнул Луганович, чувствуя, как мурашки побежали по спине.
Собака кидалась на забор, рычала и захлебывалась от злости.
— Пшла ты, проклятая!.. — сквозь зубы цыкнул студент и замахнулся, испугавшись, что этот лай перебудит всех в доме.
Собака даже взвизгнула от злости и кинулась с такой силой, что забор затрещал. Лай ее, казалось, действительно был способен разбудить целое кладбище.
Луганович на цыпочках отбежал в сторону и пошел прочь, но проклятая собака и не думала успокоиться. Лугановичу послышались сонные голоса. Собака залилась еще пуще.
«Недоставало еще, чтобы меня за вора приняли!..» — подумал студент и ускорил шаги, уже не по мосткам, а прямо по мягкой росистой траве.
Еще долго издали доносился заливистый лай собаки, которая, очевидно, все еще чуяла его. Наконец все затихло, и Луганович вздохнул спокойно.
— Вот проклятая собака!..
Он оглянулся кругом и заметил, что стало светлее.
Летняя ночь быстро шла к концу. Близился рассвет. Где-то далеко, на деревне, звенящим и тоскливым криком откликнулся петух.
«Скоро и утро», — подумал Луганович, и ему стало странно, что он пробродил, сам не зная зачем, целую ночь.
Но когда он подумал, что надо идти спать, прежнее смутное желание снова поднялось. Стало жаль чего-то, что могло бы быть и не было. И сквозь нежность к Нине, которая вдруг охватила его, пробилась животная досада:
— Неужели она не понимает, как нужна мне… А как могло бы быть хорошо!..
Сладкая истома прошла по всему телу при этой мысли, и внезапно Луганович вспомнил другую женщину:
— Ах, если бы…
Он представил себе Раису Владимировну, с ее черными подрисованными глазами, яркими губами, такую смелую, откровенную и доступную. Только одно мгновение было противно ее порочный образ ставить рядом с милой, чистой Ниной, но потом пришла темненькая юркая мысль:
«Сама и виновата!.. Чего ж она капризничала!..»
Луганович постоял, охваченный неожиданными дерзкими соображениями. Странная улыбка трусливо бродила по его губам. Пришедшая в голову мысль пугала его самого и казалась совершенно дикой.
«А вдруг?..» мелькало у него в голове.
И еще не веря себе, Луганович нерешительно повернул и пошел к даче, где жила Раиса Владимировна.
VI
Должно быть, где-то за лесом уже светало, потому что стволы сосен явственно выступили из мрака и промежутки между ними посерели.
На стенах дачи лежал синеватый свет. На дворе побелела трава, и откуда-то потянуло резким ветерком. Звезды как будто углубились в синеву побледневшего неба.
Луганович стоял перед калиткой и чутко прислушивался. Глаза у него вдруг стали зорки, слух тонок, движения быстры и ловки.
Он все еще не верил тому, что хотел сделать. Было страшно и стыдно, и казалось, что это совершенно невозможно. А вдруг она вовсе и не думала ничего подобного, и выйдет глупо и скверно?..
Но темное желание было уже сильнее голоса рассудка. Нина вдруг вылетела у него из головы, и навязчивое невыносимое представление о большом мягком теле и черных бесстыдных глазах одно стояло перед ним.
Чувствуя, как сладко ноет и слабеет у него под коленками, Луганович отворил калитку, на цыпочках пробежал весь двор и, как вор, юркнул за угол дома. Ему казалось, что со всех сторон видят и следят за ним. Сердце безумно колотилось.
По эту сторону дачи был садик, окруженный молодой фруктовой посадкой. За обвитым хмелем плетнем шли какие-то пустыри и огороды, а еще дальше виднелась холодная белая полоса утреннего тумана над рекой. Было как-то особенно пусто и светло.
На стене странно и неожиданно чернело открытое окно.
— Я всегда сплю с открытым окном!.. — вспомнил Луганович лукавый женский голос, в котором звучал откровенный и циничный намек.
Голова у него закружилась. Луганович подкрался к самому окну и прислушался. В комнате было тихо и темно, но студенту послышалось мерное дыхание. Может быть, это просто шумело у него в ушах.
— Раиса Владимировна!.. — прерывающимся шепотом проговорил он.
Никто не ответил, только какая-то птица шелохнулась на верхушке дерева.
— Раиса Владимировна!.. — громче повторил Луганович и облизал вдруг пересохшие губы. Что-то шевельнулось в комнате и затихло.
— Раиса Владимировна!.. — в третий раз позвал студент почти громко. Он уже не владел собою и был готов на все.
Шорох послышался сильнее, и сонный женский шепот что-то спросил из темноты. Луганович почувствовал, что от слабости у него подгибаются ноги. Он уже не видел ничего, кроме черного четырехугольника окна.
И вдруг мрак в окне заколебался: что-то белое выплыло в нем, и из темноты выступило красивое, странно бледное при неверном свете утра женское лицо с черными глазами и черными распущенными волосами.
Она с испугом смотрела на Лугановича, и студент ответил ей кривой нелепой улыбкой.
— Кто это?.. — спросила Раиса Владимировна тревожно и вдруг узнала его.
Мгновенно выражение глаз изменилось, и что-то порочное, насмешливое и обрадованное мелькнуло в них.
— Сумасшедший!.. — шепнула она. — Откуда вы?..
Он хотел ответить и не мог. Раиса Владимировна пытливо посмотрела на него, быстро оглянулась кругом и протянула руку.
Рука была совсем обнажена и слабо розовела в синеньком свете утра. Луганович схватил ее и жадно пополз губами по теплой бархатистой коже, туда, где у сгиба локтя неуловимо нежно голубела мягкая ямочка.
— Сумасшедший!.. — как бы в раздумье повторила она и опять оглянулась.
Студент с кривой, преступной улыбкой тянул ее руку к себе и не знал, что делать дальше. От этого движения свалилось что-то белое и обнажилось круглое голое плечо, по которому стекали черные спутанные волосы. Ей было неловко стоять так, и она невольно потянула руку к себе, но Луганович не пускал и все смотрел ей прямо в глаза с той же кривой, нелепой, умоляющей улыбкой.
— Пустите же!.. — прошептала она. — Увидят!..
Но студент вскочил на карниз и резко и грубо дернул ее к себе. Женщина пошатнулась и всем своим мягким и горячим телом прислонилась к нему. Он жадно искал губами, увидел близко черные, как-то странно внимательно смотревшие глаза, почувствовал упругую тяжесть ее груди и изо всех сил сжал ее в объятиях, внезапно озверев до потери сознания.
Раиса вырвалась, с пьяными глазами и странно улыбающимся ртом.
— Идите сюда… — прошептала она чуть слышно и, не выпуская его руки, отступила куда-то назад, в темноту.
Луганович неловко, помогая себе одной рукой, перевалился через подоконник и опустился в какую-то душную темную бездну, ничего не видя и не зная, где он.
Голые горячие руки нашли его и уверенно повлекли куда-то.
VII
Было уже совсем светло, и в деревне бабы шли на базар, когда Луганович быстро шагал домой. Солнце стояло еще низко, и его ослепительно яркие косые лучи резко чеканили каждую кочку на дороге. Зелень была свежа и чиста, небо прозрачно, и перистые облачка высоко кудрявились над землей. Мычали коровы; с топотом, не подымая пыли на сбросившейся за ночь мягкой дороге, проскакал табун из ночного. Из труб подымался легкий сизый дымок и розовел на солнце. Слышались бодрые громкие голоса, скрип ворот и радостное оглушительное чириканье воробьев, возбужденных ярким солнцем и свежим утром.
Только дачи смотрели по-прежнему темными слепыми окнами и около них было пусто и тихо.
Луганович шел, чувствуя себя молодым, сильным и гордым, как победитель.
Он совсем не думал, что Раиса Владимировна отдавалась многим, и, блестя глазами, повторял про себя: «Четвертая!.. Четвертая!..»
Первою была горничная Оля, второй — модистка Катя, третьего Луганович, с натяжкой, считал Нину, и Раиса Владимировна была его четвертой победой, наполнившей его мужской гордостью. Он чувствовал себя настоящим мужчиной.
Перед глазами у него все еще стояла смятая постель, черные спутанные волосы, обнаженное роскошное тело, и в каждом мускуле своем он чувствовал силу и сладкую истому.
Только немного было стыдно, когда бабы провожали его глазами, и казалось, что они все догадываются, откуда он идет.
Дома, на даче, все еще спали, но дверь на балкон была открыта и ступеньки крыльца мокры и блестящи. Прислуга, высоко подоткнув юбку и согнувшись, мыла пол и встретила его равнодушно-удивленным взглядом. Луганович поскорее прошел мимо нее и затворил дверь в свою комнату.
- Эксгибиционист. Германский роман - Павел Викторович Пепперштейн - Русская классическая проза
- Санин (сборник) - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Холмы, освещенные солнцем - Олег Викторович Базунов - Советская классическая проза / Русская классическая проза
- Из дневника одного покойника - Михаил Арцыбашев - Русская классическая проза
- Кабарга - Олег Стаматин - Городская фантастика / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Похищая звёзды - Анастасия Дебра - Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Барин и слуга - Клавдия Лукашевич - Русская классическая проза
- Разрыв-трава - Павел Засодимский - Русская классическая проза
- Для радости нужны двое - Вацлав Михальский - Русская классическая проза
- Сон-трава. Истории, которые оживают - Елена Воздвиженская - Русская классическая проза / Ужасы и Мистика