Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Энгельсов посмотрел на часы и заторопился:
— Прямо, конечно. Время уже позднее, а до вечера я обязан доложить полковнику Собакину.
В квартире, где снимал комнату поручик Гагарин, дверь отперли не сразу. Пришлось позвонить вторично. Только тогда приоткрылась на цепке створа, в прощель глянул задорный и темный девичий глаз, и голос, как будто не слишком приветливый, спросил громче, чем надо:
— Вам кого угодно?
Штаб-ротмистра этот мало радушный прием не смутил. Даже напротив. От женского глаза — сквозь щель — пахнуло тайной. Он опять вспомнил "Трех мушкетеров" и, входя в роль, даже оглянулся назад, как будто бы поверяя, не стоит ли за ним, на лестничной площадке, какой-нибудь охранный агент, сукин сын шпик. И только потом ответил:
— К поручику Гагарину.
Глаз помедлил, но скрылся. Цепка щелкнула, дверь открылась.
— По коридору, налево, крайняя дверь.
Девушка посторонилась, пропуская штаб-ротмистра, и — отвернула лицо. Тайна сгущалась. Прихожая была темная, но все же он успел заметить: девушка очень хорошенькая.
Он подкрутил гусарским жестом усы и пошел по коридору, особо лихо пощелкивая шпорами, хвастаясь малиновым их звоном. Шпоры действительно на редкость: выписные из самой столицы. Но у двери, крайней налево, его порыв круто сник. Как постучать? Наверно, «свои» входят с каким-нибудь особенным, условным стуком. Стукнешь не так — сразу себя выдашь. Как это он забыл спросить у полковника?..
Он остановился, переминаясь. Но, пока он раздумывал, дверь внезапно и резко распахнулась: Гагарин, в шароварах и рубахе, без кителя, выдвинулся навстречу. В руке он держал, зажав палец между страниц, закрытую толстую книгу. И было в этом быстром, точно нарасплох рассчитанном движении что-то, от чего штаб-ротмистр улыбнулся внутренне, с уверенностью и злорадством: "Есть. В точку".
Он отставил ногу, нагло вззвякнув шпорой, и сказал с полной развязностью:
— Доктор просил узнать о здоровье.
Лицо Гагарина — почти что мальчишечье, безусое — застыло. Он ничего не ответил. Он не поздоровался. Глаза смотрели недвижно, с совершенным, предельным недоумением.
Неужто все же ошибка?
Энгельсов повторил упрямо:
— Доктор просил узнать о здоровье.
Губы поручика на этот раз разомкнулись. С явным трудом. До слуха ротмистра еле дошло:
— Чьем?
— Марианны! — ответил Энгельсов и заржал веселым победным смехом.
Гагарин дрогнул ресницами и подбородком и отступил в сторону, давая дорогу. Штаб-ротмистр вошел в комнату хозяином. Поручик тщательно припер дверь и только теперь протянул руку Энгельсову. Он все еще был взволнован и даже как будто растерян.
— Вы… вы уж меня простите… Ни за что в жизни не подумал бы, что вы…
Штаб-ротмистр перестал смеяться. Поручичьи слова показались ему в чем-то задевающими его честь. Он сказал поэтому высокомерно и даже с некоторым вызовом:
— То есть… как? Вы что, собственно, этим хотите сказать?
Гагарин двумя руками сжал его руку:
— Вы не обижайтесь. Я же — попросту, по душам… Еще только один вопрос, чтобы кончить.
Энгельсов упредил:
— От Николая…
Зрачки Гагарина расширились и снова застыли.
— Нет!
В дверь постучали.
Гагарин подтянул шаровары:
— Войдите.
Вошла девушка, та самая, что отперла Энгельсову. Поручик метнулся в сторону и поспешно набросил на плечи китель.
— Простите, Христа ради, товарищ Ирина… я, можно сказать, в растрепанности чувств… Разрешите представить: товарищ Энгельсов, от Николая.
Девушка шагнула вперед:
— Вы?
Гагарин расхохотался, совсем по-мальчишески тряся головой:
— Вот! Точь-в-точь, как я… Невероятно, ась? Полагайся после этого на внешность. Дело прошлое, покаюсь вам, товарищ Энгельсов. При встречах с вами всегда думал: вот уж этот — от каблука до пробора — патентованная, высочайшее утвержденная дубина…
При женщине? При интересной женщине! У Энгельсова кровь прилила к лицу, как от пощечины. Он сделал движение к Гагарину, но глаза девушки остановили: они были холодны и пристальны. Они не верили. Секунда еще, один только шаг, и она скажет: лжет! Откуда у него пароль и отзыв?
Поручик ничего не заметил. Он говорил дальше, с прежним увлечением:
— Да! А он, гляди-ка! С полномочиями от центра! Вот это, я понимаю, конспирация. Вот у кого учиться… — Он пододвинул, с шумом и скрипом, кресло. — Садитесь, милости прошу… Вы меня простите, что я так болтаю. Но очень уж я разволновался от неожиданности…
— Мне пора идти, — медленно и многозначительно, как показалось штаб-ротмистру, проговорила Ирина и сделала чуть заметный, но пойманный Энгельсовым знак глазами.
Гагарин тоже заметил знак. Он кивнул:
— Да, да, конечно. Стало быть, как условлено.
Ирина повернулась и вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь. Поручик вздохнул:
— Удивительная это, я вам скажу, девушка, товарищ Ирина. В девятьсот шестом, вы знаете, она в Кронштадте работала, по подготовке восстания… Для конспирации под видом прачки жила: белье стирала. Вот этими самыми руками… Вы внимание обратили, конечно, — нельзя не обратить внимания. Совершенно изумительные руки!.. Когда восстание разбили, матросы ее на шлюпке к Лисьему Носу под огнем с фортов вывезли. А то повесили бы, наверно. — Он помолчал. — А потом работала в Киеве: в девятьсот седьмом восстание было в Селенгинском полку и двадцать первом саперном, помните? А теперь — здесь…
— В союзе? — осторожно спросил Энгельсов.
Поручик покачал головой. Лицо изменилось. Он выглядел теперь гораздо старше, и видно стало, что у него впалые щеки и под глазами темные круги. Чахоточный, что ли?
— Нет. Она — социал-демократка, фракция большевиков. Знаете? Большевики особых офицерских организаций — и союза в частности — не признают.
Он улыбнулся застенчиво и виновато:
— Не полагаются на нас. Считают ненадежными. Отдельные офицеры, по-ихнему, могут оказаться настоящими революционерами, но целая специально офицерская организация — нет. Каста обязательно скажется.
— Она мне отперла дверь, — сказал Энгельсов. — Я поэтому думал…
— Нет, — медленно сказал Гагарин. — Просто она в этой квартире живет. А по революционной линии она держит с нами связь, информационную, так сказать: на собраниях наших бывает иногда… Но и только.
Он отошел к окну. Энгельсов зло подумал, что, вероятно, Ирина сейчас идет по тротуару и Гагарин смотрит на нее. Явственно же: влюблен, мальчишка. А какая красивая женщина… И каким ее чертом занесло в революцию?.. Белье стирала… Руки действительно изумительные: сказка!
Поручик обернулся. Должно быть — прошла Ирина.
— Самое тяжелое, что она, в сущности, права. Я говорю с вами абсолютно откровенно, как вы видите, поскольку вы имеете полномочия от Николая, из центра… Офицерство даже в нынешнюю революцию — я о честном, о революционном, стало быть, офицерстве говорю — все-таки показало себя именно так: кастой. Ведь уж достаточно одного того, что никто почти не пошел в общую с солдатами организацию. Единичные только партийцы. А для остальных, хотя они и идут в заговор против самодержавия, рискуя жизнью, солдат все-таки как был, так и остался "нижним чином", последним, в сущности, человеком. Я знаю, это — старая традиция. Не только декабристы, но и народовольцы не допускали в свою организацию солдат. Но я все-таки надеюсь, что мы отодвинем это — в прошлое…
— Почему вы так думаете? — хмуро спросил Энгельсов.
От настроения, с которым он вошел в гагаринскую квартиру, не осталось и следа. Он не совсем понимал, что говорит поручик, но слова и мысли были явно чужие и вражьи.
— Время возьмет свое, — тихо сказал Гагарин. — Вы чувствуете, как меняется время, Энгельсов? Люди кругом меняются. Меняются — прямо на глазах. Революция идет. «Они» думают, что она убита, что тысячи повешенных и застреленных, десятки тысяч угнанных в каторгу обескровили ее. Ого! Ничего подобного! Будьте уверены, она идет. И идет твердым шагом, Энгельсов.
Он подошел к этажерке с книгами и вытащил толстый атлас.
На шагреневом переплете четко золотилась надпись: фортификация
— Я написал обращение к товарищам-офицерам. — Гагарин раскрыл атлас, разогнул один из чертежей: под бумажную складку заложен был мелко исписанный листок. — В этом воззвании я призываю именно разбить цепи касты и вступить, доподлинно, в ряды революционного народа, приняв его знамя.
Он повертел листок в руках и положил обратно, под сгиб чертежа.
— Читать его вам сейчас не стоит. Сегодня вечером мы будем обсуждать его на очередном нашем собрании. Вы, конечно, будете?
— У вас? — Голос Энгельсова прозвучал глухо.
— Нет. — Гагарин поставил атлас на место, на полку. — У меня неудобно. У меня же явочная квартира, народ ходит. И к Ирине ходят тоже. Большие собрания устраивать неудобно.
- Под каштанами Праги - Константин Симонов - Русская классическая проза
- Паук - Илья Салов - Русская классическая проза
- Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Белая гвардия. Записки на манжетах. Рассказы - Михаил Булгаков - Русская классическая проза
- Офицерский вальс - Николай Почивалин - Русская классическая проза
- Макся - Федор Решетников - Русская классическая проза
- Том 17. Пошехонская старина - Михаил Салтыков-Щедрин - Русская классическая проза
- К солнцу - Лазарь Кармен - Русская классическая проза
- Дергачевские чтения – 2014. Русская литература: типы художественного сознания и диалог культурно-национальных традиций - Авторов Коллектив - Русская классическая проза
- Маленькие истории - Светлана Рогачёва - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Праздничные размышления - Николай Каронин-Петропавловский - Русская классическая проза