Форма входа
Читем онлайн Жернова. 1918–1953. Книга вторая. Москва – Берлин – Березники - Виктор Мануйлов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
– Ничего. Сам знаешь, без определенной доли лицемерия нельзя. И мне приходится лицемерить, потому что не все мне нравится из того, что говорится и делается, но изменить я ничего не могу. На этом завязана большая политика. А ты мне скажи, когда и какие власти не лицемерили и не лицемерят? В том числе и те, которые кичатся своей демократичностью. Зато ты подстегнешь народ к чтению твоих книг. И книг вообще, – закончила Екатерина Павловна с чувством исполненного долга.
* * *Новая Россия готовилась к юбилею великого пролетарского писателя. Летом 1927 года в «Известиях» был опубликован список кандидатов в действительные члены Академии наук СССР. В этом списке нашлось место и Горькому. Была создана правительственная комиссия по подготовке его чествования. В нее вошли два члена политбюро Бухарин и Томский, два наркома – Луначарский и Семашко, некоторые члены Цэка. Подобные комиссии создавались и в других городах, больших и малых, которые мог посетить Горький.
Письма, между тем, продолжали приходить в Сорренто от его почитателей мешками, заставляя Горького все время быть на чеку, помня, что в Москве его ждут таким, каким хотят видеть. Мешки складывались в углу кабинета, и Алексею Максимовичу казалось, что из них выползает и обволакивает его нечто огромное, скользкое и душное. А по ночам снились огромные молчаливые толпы людей, движущихся в разных направлениях, беззвучно сталкиваясь между собой, затаптывая упавших. А он, Горький, стоит в очерченном круге, боясь шевельнуться и пристать к одной из толп, цепенея от ужаса, что его заметят и затопчут, как какую-нибудь лягушку. Он просыпался в поту, курил, стоя у распахнутого окна, вслушиваясь в жестяной шум магнолии и стонущие вздохи кипарисов.
В одну из таких ночей он написал письмо Скворцову-Степанову, одному из членов правительственной комиссии: «Именем всех людей, преждевременно и невинно убиенных юбилеями, заклинаю: не делайте этого!… Кому нужен этот юбилей? Вам? Не нужен. Мне? Я уже и без того «обременен популярностью».
Письмо отправил, уверенный, что на его призыв лишь пожмут плечами. А потом и пожалел, что отправил: скажут, что кокетничает.
Окольными путями на его имя пришло письмо от писателя Викентия Вересаева, исследователя жизни и творчества Пушкина. Он писал: «Общий стон стоит почти по всему фронту современной русской литературы. Мы не можем быть самими собою, нашу художественную совесть все время насилуют, наше творчество все больше становится двухэтажным: одно мы пишем для себя, другое для печати… Такое систематическое насилование художественной совести даром для писателя не проходит…»
Ясно, что от него, от Горького, писатели ждут: вот он приедет и своим авторитетом искоренит «насилование», вернет свободу творчества. Но с каждым днем, приближающим его к отъезду, Алексей Максимович все меньше верил, что сможет в Москве что-то изменить, что огромный маховик, запущенный в семнадцатом году, смогут остановить даже те, которые его запустили.
Глава 3
28 мая, взяв с собою Макса, Горький покинул Сорренто. На советской границе его встречала делегация советских писателей. В Минске, Смоленске и других городах, несмотря на глубокую ночь, привокзальные площади были заполнены народом. К трибуне его несли на руках. В Москве на перроне выстроились члены правительственной комиссии, делегация от Художественного театра. Здесь его тоже подняли на руки и понесли к кортежу машин. Кортеж с трудом пробирался по узкому проходу, ограниченному шпалерами милиционеров в белой форме. Машину с Горьким завалили цветами.
При этом перед его глазами, – то слева, то справа, – мелькала упитанная фигура ПеПеКрю, и Горькому временами казалось, что именно он, независимо ни от кого, заставляет двигаться эти толпы, сжимающиеся в живой комок человеческой плоти, не рассуждающей и не способной изменить течение запланированного спектакля.
Алексея Максимовича отвезли на квартиру бывшей жены в Машковом переулке, затем, дав ему привести себя в порядок, повезли в Коммунистический университет, празднующий свое десятилетие.
Здесь Горький впервые встретился со Сталиным.
Встреча была теплой, дружеской. Сталин покорил Алексея Максимовича своим обаянием и тонким юмором.
– Я же говорил членам комиссии, что шестидесятилетний юбиляр Горький затмит своим авторитетом десятилетний юбилей университета, – говорил он с приятным грузинским акцентом, не отпуская руки писателя. – Поэтому считаю, что товарища Горького необходимо избрать ректором университета в надежде, что он устроит здесь революционную бурю. А то некоторые ученые товарищи полагают, что революция уходит в прошлое, следовательно, можно превращаться в жирных пингвинов.
Ближайшее окружение лишь похихикало на эти слова, не зная, как их воспринимать – как безобидный юмор или как намек на готовящиеся перестановки.
Алексей Максимович тоже не вмиг пришел в себя. Однако посчитал, что ответить должен:
– Я, Иосиф Виссарионович, свой революционный пыл растратил еще в пятом году. С тех пор меня больше всего беспокоит, как этот пыл направить на строительство новой жизни, воспитание нового человека, который будет свободен в выборе своего места в общем потоке.
– Так именно это я имел в виду! – подхватил Сталин. – От каждого по способностям, каждому по труду – закон для строителей социализма. Этот закон нам завещали Маркс и Энгельс, а практически обосновал его великий Ленин. Это и есть продолжение революции в новых условиях на новых началах.
Окружение вздохнуло с облегчением. Вместе с ним и Горький.
Крупская произнесла речь, в которой благодарила Горького за то, что он – «такой близкий, такой родной нам человек, первый день приезда провел в нашей среде…»
Другие ораторы тоже не жалели восторженных слов в адрес юбиляра.
У Горького платок намок от слез – хоть выжимай.
Потом поехали к мавзолею Ленина, где Горький возложил букет из красных гвоздик к ногам усопшего.
Затем Алексея Максимовича повезли по улицам Москвы, где что-то строили, что-то ломали. Сопровождающий его председатель Мосгорисполкома Константин Уханов пояснял, что делается и зачем.
От восторга Горький плакал, не переставая: действительно, сидя в Сорренто, он с трудом представлял себе, какие грандиозные перемены происходят… ну, хотя бы только в Москве. Одна стройка сменяла другую. И Горькому начинало казаться, что все это делается исключительно для того, чтобы пустить пыль в его глаза. Более того, он под конец был почти уверен, что рабочие-строители, как только гости покидают какую-то стройку, так все тут же бегут на следующую проходными дворами: так они похожи друг на друга и с таким энтузиазмом исполняют одну и ту же работу.
Затем поехали на дачу товарища Уханова, где гостей ждали с нетерпением. Там Алексей Максимович и Макс познакомились с Генрихом Ягодой, первым заместителем Менжинского, занявшего пост председателя ОГПУ после смерти Дзержинского. Выяснилось, что Горький и Ягода родом из Нижнего Новгорода, жили неподалеку друг от друга и наверняка встречались, потому что приемный сын Горького, Зиновий Алексеевич Пешков, с рождения носивший фамилию Свердлов, что препятствовало поступлению еврея в императорское музыкальное училище, доводится Генриху Ягоде близким родственником.
Через несколько дней, когда официальная часть подошла к концу, Алексей Максимович решил заглянуть за изнанку жизни, которую ему показывали до этого. Переодевшись и загримировавшись, Горький, Макс, Крючков и Чуковский пошли пешком по Москве, заглядывая в пивные, чайные и столовые общепита. Маршрут был согласован с Крючковым, официально назначенным правительством личным секретарем писателя. Обедали в привокзальной столовой.
– А что, неплохо готовят, – похваливал Алексей Максимович. – И селедка хороша, и гарнир… А водка – давненько такой не пил: чиста аки слеза младенца. А котлеты по-киевски – выше всяких похвал. И что главное – недорого. А уж обслуга – в Неаполе такое отношение к посетителям не в каждом ресторане встретишь. Давайте, друзья мои, выпьем за светлое будущее России. Верю, что оно не за горами.
Чуковский в тот же вечер записывал в своем дневнике: «сидели за столом, на котором была закуска, водка, вино. Горький ел много и пил, радуясь, что ловко надул всех так, что его не узнали».
Потом была поездка по Волге.
Чем дальше от Москвы, тем настроение Алексея Максимовича становилось все мрачнее и мрачнее. Люди, встречавшие их, были подавлены, одеждой и унылыми лицами походили на нищих. И везде встречавшие провозглашали великого пролетарского писателя то почетным булочником, то пионером, то бондарем, то слесарем.
– Слава богу, в моем расписании нет сумасшедшего дома. Иначе меня бы сделали почетным сумасшедшим, – жаловался Горький своему окружению.
Вернувшись в Москву, Горький стал торопить Крючкова с возвращением в Италию. Но впереди были другие поездки и встречи.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Жернова. 1918–1953. Книга вторая. Москва – Берлин – Березники - Виктор Мануйлов бесплатно.
Похожие на Жернова. 1918–1953. Книга вторая. Москва – Берлин – Березники - Виктор Мануйлов книги
- Жернова. 1918–1953. Книга первая. Иудин хлеб - Виктор Мануйлов - Историческая проза
- Возвращение в эмиграцию. Книга вторая - Ариадна Васильева - Историческая проза
- Конь Рыжий - Алексей Черкасов - Историческая проза
- Василевс - Валерий Игнатьевич Туринов - Историческая проза / Исторические приключения
- Авантюристы Его Величества - Вадим Хитров - Историческая проза
- Я отвезу тебя домой. Книга вторая. Часть вторая - Ева Наду - Историческая проза
- Барбаросса - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Князь Гостомысл – славянский дед Рюрика - Василий Седугин - Историческая проза
- Львы Сицилии. Закат империи - Стефания Аучи - Историческая проза / Русская классическая проза
- Последнее письмо из Москвы - Абраша Ротенберг - Историческая проза