Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет у меня молока.
От давления груди проснулись: белая жидкость намочила халат и даже прижатые к нему руки.
– Кормить станешь, придет!
– Идите уже! Не буду!
Старуха обозленно положила сверток с ребенком рядом с неразумной мамашей и вышла за дверь. Палата в изумлении наблюдала за разыгравшимся спектаклем. Ждали, когда мать наконец одумается и возьмет на руки дитя. Но Катя к нему даже не прикоснулась.
Андрюшка, оказавшись рядом с мамой, почувствовал ее аромат: молочный и пряный. Он закряхтел, задвигал головкой и стал ловить воздух губами.
– Тебя же ищет! – упрекнула Катю соседка.
– Пусть.
– Мальчик?
– Да.
– Давай себе заберу! – как маленькую, припугнула она Андрюшину мать. – У меня девочка родилась. Вдвоем веселее.
– Бери, – Катя пожала плечами.
– Ну, ты вообще, – обиделась женщина, – с тобой как с человеком…
Не ответив, мать Андрюшки плотнее запахнула халат и стремительно вышла в ванную комнату.
Она почти бежала по знакомому коридору. Торопилась как на пожар.
– Мамочка, вы куда? – молодой медбрат в голубом костюме возник у нее на пути.
– В ординаторскую.
– Дорогу показать?
– Сама знаю.
Она свернула направо и прошла мимо предродовых палат, удивляясь собственному самочувствию. Пятые роды оказались легкими – пятнадцать минут на столе, и все. Осталась только неприятная слабость, но это ее не беспокоило. Пройдет. Чепуха. В первый раз, помнится, промучилась больше суток. Схватки то возникали, то замирали, стимулировать никто не думал. Кесарево делать – и подавно. Для этого врачам надо было заплатить, а у нее, обычной заключенной из женской колонии, не было ничего. Ей казалось тогда, они с малышкой обе умрут. Девочка от недостатка кислорода, а она от невыносимой и бесконечной боли. Нет, выжили. Только что толку? Все равно ребенка у нее тут же забрали, перевели в дом малютки при колонии, а самой дали чуть-чуть отлежаться и тут же в камеру. А она до сих пор не забыла чудесную белокурую девочку с вьющимися, как у деда, волосами. Даже странно, что малышка совсем не была похожа на своего отца – чернобрового красавца. Предателя.
Жгучее желание выпить вернулось так неожиданно, что она на мгновение замерла, сглатывая слюну. Скорее бы выйти отсюда.
– Можно? – постучавшись, Катя приоткрыла дверь и просунула голову в ординаторскую.
– Входите.
Женщина аккуратно протиснулась внутрь и огляделась. Из старых врачей, которые знали ее как облупленную, не было никого. За дальним столом сидела только новенькая, та самая девушка-педиатр, которая осматривала после родов ее ребенка.
– Мне нужно заявления написать. – Катька без предисловий перешла сразу к делу.
– Какие? – Василиса Петровна смотрела на родильницу с любопытством.
– Выписка под мою ответственность и отказ от ребенка.
Глаза педиатра расширились, она испуганно взглянула на дверь, словно надеясь, что кто-нибудь из коллег войдет и избавит ее от неожиданной беды.
– Присядьте. – Она встала и выдвинула для Кати стул. Сама села напротив. – Не нужно торопиться. У вас послеродовой шок. Это пройдет.
Катя усмехнулась:
– У меня пятый раз послеродовой шок. Я привыкла. Ребенка не заберу, не надейтесь. Не планировала его заводить.
– Как же так?! Если не собирались, зачем рожать?
– А, по-вашему, лучше было убить? Знаю я, как вы, «порядочные женщины», проблемы решаете – чуть что – на аборт. И шито-крыто.
– Почему же аборт? – Василиса Петровна покраснела, вспомнив четвертый курс мединститута. – Есть же противозачаточные средства, презервативы…
– И сколько эти ваши таблетки стоят?! – Катька зло посмотрела на докторшу. – Я столько не получаю.
– Но на водку-то вам хватает. – Василиса Петровна разозлилась на себя за неприятные воспоминания: надо забыть ошибку, не было у нее другого выхода, и точка. – Можно не пить!
– Можно и не жить, – парировала Катька.
– Презервативы, в конце концов! Стоят копейки.
– Вы как это себе представляете? – Катька обнажила в улыбке редкие, полусгнившие зубы. – Попробуй напялить его, если мужик не хочет.
– Господи! Выбирайте нормальных мужчин.
– Да кто ж их выбирает, – родильница пожала плечами, – попадется какой, и ладно. Выпьешь, пригреешься, можно жить дальше. А так хоть в петлю.
Она замолчала, выжидающе глядя на назойливую врачиху, которая теперь ловила ртом воздух, не зная, что сказать. А нечего так настырно лезть не в свое дело! Нашла кого лечить. Раньше надо было об этом думать. Когда Кате нужна была помощь, где все они были? С ребенком под сердцем осудили за кражу. Она только потом, отсидев, поняла, что Рустам сам это все организовал. Намеренно в тот раз сделал так, чтобы их засекли, а вина оказалась на ней – избавиться хотел. Не собирался жениться, не планировал заводить детей: попользовался девчонкой и выбросил вон, как мусор, как только стала не нужна. «Ты беременная, – убеждал он, – тебя пожалеют и выпустят. Подумаешь, жратвы украла из магазина!». Не пожалели. Впаяли по полной – устроили показательную порку, чтобы другим неповадно было. Два года отсидела в женской колонии по 158-й статье. Вышла, хотела забрать дочку и вернуться по законному адресу, но ребенок каким-то чудом из дома малютки пропал. Ей сказали, что усыновили. При живой-то матери! А может, пожалели, соврали: слабенькая уж очень малышка была… Катя долго бегала по инстанциям, пока не поняла, что все шито-крыто. Концы в воду. Ее уже запомнили повсюду, не пускали даже на порог дома ребенка и органов опеки.
Рустам тем временем бесследно пропал. Съехал с прежней квартиры, где они жили вместе с его родителями. Катька сунулась было к родной матери, но та, алкоголичка, даже на порог пустить не захотела. Ну, а дальше пошло-поехало: случайные заработки, случайные собутыльники, они же сожители. Еще раз родила. Снова девочку. Хорошо, папаша не отказался ни от нее, ни от ребенка: устроились втроем в его коммуналке. Родили еще одного. На этот раз оказался пацан. И жили вроде нормально. Ну, пили. А кто от собачьей жизни не пьет? Денег-то ни на что не хватало. Зато в отличие от собственной матери Катька своих детей пальцем не трогала. Сашка, отец, наказывал их, конечно, но в меру – только если очень уж доставали. Но соседи, похоже, настучали в милицию. Детей у них отобрали, а Катьку – теперь уже официально – лишили родительских прав. Долго после этого они с Сашкой не протянули, и она снова оказалась на улице. А там один, второй, двадцать пятый. От кого рожала четвертого ребенка, Катя уже и вообразить себе не могла. И дальше по накатанной…
Она смотрела поверх аккуратно зализанной макушки врачихи и ждала, когда та наконец образумится и выдаст ей бланк. Какой толк время терять? Но вместо этого наивная Василиса Петровна снова начала что-то бормотать – о материнских чувствах, о долге, об ответственности. Достала! Сразу видно, зеленая совсем, не привыкла к профессии. В их инфекционном роддоме отказников пруд пруди! Каждую неделю привозят пачками таких же баб, как Катька, – без анализов, не наблюдавшихся, рожающих невесть от кого. Им бы скинуть и назад – в свой личный ад. Все равно такие мамаши детей никогда не заберут, как ни уговаривай. Им самим негде жить и нечего есть. Куда сунешься с приплодом? Себе на хлеб и то заработать не сможешь. Не говоря уж о том, чтобы пристроиться к какому-нибудь мужику с жилплощадью под теплый бок.
К несказанному облегчению Кати, дверь наконец открылась, и в ординаторскую вошел заведующий отделением Николай Николаевич. Крепкий такой, видный мужчина. С большими надежными руками, покрытыми жесткими волосами. Однажды Катьке повезло, попала в его дежурство – сама не поняла, как родила под чутким контролем. Раз-два, и готово. Он только ласково приговаривал: «Давай, Катюха! Трудись, родная». Хороший человек.
– А-а, уже здесь? – Николай Николаевич бросил на родильницу усталый взгляд. – Василиса, кончай с ней церемониться. Бесполезно. Там еще двое ребят появятся с минуты на минуту. Будь другом, сходи, посмотри.
– Но как же с женщиной быть?
– Выдай бланки, пусть пишет, что хочет. На имя главного врача, – напомнил Николай Николаевич, уже обращаясь к Кате.
– Знаю. – Она торопливо кивнула.
– Причину отказа укажи.
– Я помню. Нет возможности содержать материально. Усыновление разрешаю.
– Вот видишь, Василиса Петровна. – Заведующий отделением упал в свое кресло и прикрыл глаза. – Мамаша у нас грамотная.
Молодая врач торопливо вышла за дверь. А Катька, высунув язык, аккуратно, школьным круглым почерком, выводила красивые буквы. Старалась не наделать ошибок – не хотелось позориться.
– Ребенка-то как назовешь? – протянул Николай Николаевич, не открывая глаз.
- Ночью - Анастасия Вербицкая - Сентиментальная проза
- Поздно - Анастасия Вербицкая - Сентиментальная проза