Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зато вернулся её сын, держа в руках три пары носков.
— Я не знал, какого цвета тебе нужны, поэтому принёс разные…
— Давай сюда, — оборвала его Леся.
Увидев, для какой цели понадобились его носки, Стасик нервно захихикал. Он-то всю жизнь думал — носки нужны, чтоб на ноги натягивать. Кажется, когда мы уйдём отсюда, то оставим это семейство с перевёрнутой картиной мира.
Новая леськина грудь неровными комьями выступала под кофточкой.
— Фотографируй, — разрешила, наконец, модель, а мне сунула в руку блокнот и карандаш, чтобы я отмечала крестиками запечатлённые образы. С ума сойти, она и список составила. Меня всегда поражала эта её способность подходить к любой проблеме основательно.
Я раскрыла книжицу, на обложке которой ветер гнал по небу глазастые облака да резвились на лужайке пухлые щенки.
Первым пунктом значилось: «роковая женщина».
Звучит интригующе.
Леська приоткрыла рот, сделала демонические глаза и замерла.
Лол.
— Фоткать? — спросил Стас.
— Разумеется, — не шевеля губами, отозвалась роковая женщина.
Фотограф приступил к работе не сразу. Обойдя комнату кругом и не сделав ни одного снимка, он, наконец, произнёс:
— Странное у тебя выражение лица.
Леська закрыла рот, полезла в сумку, достала глянцевый журнал и ткнула им в Стасика.
— Критик нашёлся. Вот! Это модельное лицо. Все модели так делают, — объясняла она, тыча пальцем в хрустящие страницы с такой силой, что едва не протыкала насквозь кукольные личики моделей.
Аргумент был весомый. Разгневанная фотомодель Олеся заняла исходную позицию. Стас защёлкал фотоаппаратом. Я нарисовала рядом с первым пунктом увитый плющом крест.
Пункт второй, «ванильная девочка». Леська замоталась в плед, забралась на подоконник и, держа в руках огромную кружку, приоткрыла рот. Та-ак. Ставим крест и на «ванильке».
«Интеллектуалка»: надела очки и приоткрыла рот над «Историей искусств».
Крестик.
«Готичная девица»: натянула моё платье, подвела глаза, приоткрыла рот.
Крестик.
Леся успокоилась только тогда, когда количество пунктов совпало с количеством крестов, а страницы блокнота стали напоминать маленькое кладбище.
— Что там получилось? — волновалась она, пока Стас перекидывал фотографии на комп.
— Сейчас…
— Ну что же, что же? — не унималась модель, заглядывая через плечо фотографа.
Три пары глаз уставились в монитор.
Получилось около сотни одинаковых фоток. Нет, одежда была разная, а вот выражение лица оставалось неизменным (угадайте, каким? Ага, «модельным»), да и позы частенько повторялись.
Сама Леська упорно это отрицала и никак не могла понять, какой образ ей нравится больше.
— Вот, давай эту, — наконец, решила она. (Выбор пал на пункт 9, «задумчивый ангел» — то же, что и «ванильная девочка», только без пледа и кружки). — Только пририсуй мне крылышки. И фон сделай какой-нибудь… такой… Позадумчивее, да?
Стасик заморгал, тщетно пытаясь представить себе «задумчивый фон».
— Пришлёшь вечером! — крикнула Леся уже из коридора, застёгивая куртку. Хлопнула входная дверь.
В общем, благодарила Стаса и прощалась с его мамой я уже в одиночестве: настоящие, не сделанные в фотошопе крылья любви умчали Леську домой, поближе к всемирной паутине и парню с ником Edvard93.
Меня крылья любви не уносили, поэтому пришлось идти пешком. Стасик напрашивался провожать, но я отказалась. Конечно, ему дома оставаться нельзя, сейчас мама целую лекцию прочитает по поводу леськиного приветствия. Что-нибудь типа: «Я не хочу, чтобы ты общался со столь вульгарной девицей!». Или нет, вот так: «Эти девочки коварны, Станислав! Не позволяй им лишнего! Умри, но не давай поцелуя без любви!» и всё в таком роде. Неудивительно, что у Стаса нет девушки. В его-то пятнадцать.
Впрочем, у меня тоже парня нет. Потому что все парни, которые мне могли бы понравиться, либо умерли несколько столетий назад, либо существуют в другом измерении, либо не существуют вовсе — как, скажем, Холден из «Над пропастью во ржи».
Но я не особенно по этому поводу переживаю.
Я хочу быть иллюстратором детских книг, а не чьей-нибудь девушкой. Буду рисовать картинки к волшебным сказкам, всяких нездешних существ и принцесс, правящих другими мирами. Я неплохо рисую. Хотя, наверное, стоило окончить художественную школу, но раньше я об этом не подумала, а сейчас уже поздновато. Но ничего, если буду чаще практиковаться, станет выходить всё лучше и лучше. Это будут прекрасные иллюстрации. И когда мне будут вручать премию за вклад в мировое изобразительное искусство, то…
Проезжавшая мимо машина окатила меня грязью.
Не слишком приятное ощущение. Ничего, грязи на чёрном почти не заметно, а высохнет — будут просто сероватые точки.
Серый цвет здесь везде: небо, асфальт, ряд кирпичных пятиэтажек. У меня серые глаза, а волосы только называются «пепельно-русыми», от названия ничего не изменится. Они просто серые.
И чего хорошего можно ожидать от мира, окрашенного в цвет грязи?..
Концентрация серого — наш двор. У подъезда номер два — моего подъезда — собралась компания женщин весьма преклонных годов. Весьма-весьма преклонных. Весьма-весьма-весьма. Я не очень хорошо определяю возраст — ну, если навскидку, то им было где-то лет по двести каждой.
Опять пили, прямо во дворе. Они часто так делают. У них это называется «отмечать субботник». А «субботник» — это сжигание собранных дворником листьев. Отсыревшие листья не горят, а только тлеют, распространяя по двору удушливый дым.
Словно декорации к постапокалиптическому фильму: разбросанный мусор, обломки качелей на детской площадке, шины-клумбы… или клумбы-шины… В общем, клумбы из шин, чудо дизайнерской мысли. Бывает еще круче, иногда из шин лебедей вырезают. Но это только особо продвинутые оформители, 80 лвл.
В клубах дыма можно различить очертания и другого безумного элемента декора — рукотворный мухомор из пня и дырявого таза. Огромный такой мухоморище. Несколько грибов поменьше растут прямо под окнами. (Раз в неделю из окна третьего этажа высовывается сосед и зачем-то поливает их из шланга — то ли сбивает пыль со шляпок, то ли и впрямь считает, что вырастут).
…И посреди всего этого великолепия возвышался импровизированный стол — доска, перекинутая через две скамейки.
Пир во время чумы, должно быть, выглядел именно так.
Увидев меня, пирующие замерли и насторожились — как замирают, обращаясь в камень, горгульи на старинных соборах.
Я ускорила шаг.
— И даже не здоровается!
Не слушать, не слушать, не обращать внимания.
— Никакого уважения к старшим!
Нужно повторять стихи. Не слушать и повторять.
«Я к Вам пишу, чего же боле, что я могу еще сказать…»
— Наркоманка потому что. Видали, какая бледная! И синяки под глазами.
«…но Вы, к моей несчастной доле хоть каплю жалости храня…»
— И одета непойми как. Сектантка потому что.
«Сначала я молчать хотела…»
Ну да, буду я молчать. Нашли Танюшу Ларину.
Я резко развернулась и направилась к ним.
— Прошу прощения, дамы, — начала я, принимая светский тон. — Как поживаете? Я вас сразу и не заметила — в последнее время стало плохо со зрением. Это всё из-за наркотиков, которыми меня пичкают в нашей секте. Пойду, пожалуй, мне ещё надо зарезать жертвенного ягнёнка! — с этими словами я развернулась и зашагала к подъезду.
Железная дверь, грохоча, захлопнулась за моей спиной, и даже если пирующие что-то ответили, я не услышала.
Сырой полумрак гостеприимно распахнул свои липкие объятия.
В подъезде пахло кошками, мокрой тряпкой и лилиями — какой-то безумец поставил увядающий букет в пустую пивную бутылку: новый арт-объект от создателя мухомора и клумб.
Зачем-то заглянула в почтовый ящик, хотя, кроме счетов и всякой рекламной ерунды там ничего не бывает. Вот и на этот раз, среди пыли и сигаретного пепла тосковала листовка очередной партии.
«По статистике, каждый человек в нашей стране выпивает около восемнадцати литров алкоголя в год», — кровавыми буквами значилось на листовке с одной стороны, а с другой лучилось счастьем лицо какого-то честного депутата, который приведёт страну к трезвости и благополучию (по крайней мере, так было написано). Поборов желание приклеить её на дверь одной из пирующих, я поднялась на второй этаж.
Дверь квартиры № 19 полуоткрыта. Преодолевая брезгливость, нажала замусоленную кнопку звонка:
— У-э-э-э-э-и-и-и-и-и!
Так звучит соседский звонок: начиная с глухого предсмертного хрипа, переходит на поросячий визг. Это он сломался, раньше только визжал.
— У-э-э-э-э-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!!!
— Чего? — высунулся в щель заспанный сосед. На нём трусы и один тапочек. Постеснялся бы так к барышне выходить. Стоит и чешет пятернёй волосатую грудь. Всё чешет и чешет. Не джентльмен… Да и я не очень-то леди.
- Про любовь - Мария Бершадская - Детская проза
- Наши собственные - Ирина Карнаухова - Детская проза
- Кит - Мария Викторовна Третяк - Детская образовательная литература / Прочие приключения / Детская проза
- Скрипуны - Том Флетчер - Зарубежные детские книги / Детская проза / Прочее
- Тоня Глиммердал - Мария Парр - Детская проза
- Первая бессонница - Владимир Ильич Амлинский - Детская проза
- Почему? - Валентина Осеева - Детская проза
- Утро моей жизни - Огультэч Оразбердыева - Детская проза
- Повесть об Атлантиде - Юрий Томин - Детская проза
- Пространство памяти - Маргарет Махи - Детская проза