Рейтинговые книги
Читем онлайн Литературная Газета, 6574 (№ 44/2016) - Литературная Газета

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 23 24 25 26 27 28 29 30 31 ... 33

Прямая речь

«Что важнее для перевода: знание языка или поэтический дар? Объяснение нам даёт подстрочник. Переводчик должен быть прежде всего поэтом. Если переводчик только носитель языка, можно получить облагороженный подстрочник. Поэзия должна переводиться поэзией».

«Задача переводчика-поэта – перевести текст поэтическим языком, передать художественный мир. Поэзия – это интонации, которые первичнее точного количества слов и строк».

«Поэтический перевод можно сравнить с переливанием крови. Это всегда дар переводчика. Ты отдаёшь своё вдохновение, свою кровь, чтобы другой автор получил новую жизнь – на родном тебе языке».

Письмо отцу

Письмо отцуВыпуск 2

Спецпроекты ЛГ / Грани АЛРОСА / Наследие

Теги: Анемподист Софронов

Настоящая публикация – первый поэтический перевод на русский язык, возможно, самой значительной поэмы Анемподиста Софронова, написанной им в ссылке в 1928–1929 гг.

Перевод Евгения Каминского

От мысли той, что родина вдали,

что изгнан я, лишён родной земли

и что вокруг лежит земля чужая,

шли тяжкие слова из глубины,

огнём печали сердце обжигая,

смущая дух сознанием вины

и жизнь мою от жизни отчуждая.

Но светлый образ родины храня

(её забыть что вынудит меня?!),

я песнь из них сложил и силой слова

такую правду в эту песнь вложил,

что родина моя со мною снова.

Я вновь живу, неволи старожил.

О, родина, души моей основа!

Мне без тебя на свете жизни нет.

Ту песню запечатал я в конверт,

и пусть плывёт к другому краю света.

(Заплакал бы, да плакать не к лицу

тому, кто сам здесь выбрал крест поэта.)

Восьмидесятилетнему отцу

Послал письмо. Дождусь ли вот ответа?

Ты

«Мой блудный сын, беспутный сорванец!» –

прошу, не говори мне так, отец,

не упрекай, что грех мой между нами

встал вдруг стеной и тянет вниз вина.

Мол, даже бык, упёршийся рогами,

теперь меня не вытянет со дна

там, где земля чужая под ногами…

Что, маясь здесь,

у власти под надзором,

покрыл я имя доброе позором.

И как теперь ни кайся – не спасут

меня слова. Из родины изъятый,

узнаю я, что значит Страшный суд,

один в том, что случилось, виноватый,

как вдруг забывший песнь олонхосут…

Не думай так, не гневайся, не плачь!

Судьба поэта – суть его палач,

какой бы путь там жизнь ни намечала…

Старик несчастный, бедный мой отец,

меня ты всё же выслушай сначала,

а гнев свой правый вынеси в конец,

как бы в тебе обида ни кричала.

Я

А во-вторых, тебе, отец, скажу,

что прежней жизнью я не дорожу.

В стихах я прежде славил жизни счастье,

до времени ведом им и храним…

Теперь в него я верю лишь отчасти.

Зато горжусь призванием своим,

которое у мира не во власти.

<…>

Слушай

И жизнь воспев, и правды ясный свет,

заставишь ли кого признать их?! Нет!

И с ропотом на этот мир едва ли

ты правду изречёшь, с плеча рубя.

И, сколько бы в тебе ни бушевали

обиды, никому не жаль тебя.

Мои слова… Когда им тут внимали?!

Дым всё окутал. Все туман сокрыл.

Где жизни крылья? Я уже бескрыл.

Как будто в реку с берега крутого

я вдруг сорвался в полной темноте

и растерялся, и уже готово

забиться сердце в страхе. И ни те,

ни эти не помогут, право слово…

Скажу тебе: вот этому внимай,

ноябрь в срединном мире или май.

Вот это понимай, а не другое!

Былое мне уж, видно, не воспеть

своим охрипшим голосом изгоя,

ослабшим здесь, в изгнании, на треть…

Но ведь и здесь есть небо голубое.

Прошу

Став на колени пред тобой, молю:

прости, отец родной, мне жизнь мою.

Твоё благословенно будет слово!

Все шалости, ошибки и грехи,

всё собранное сетью рыболова

в моей судьбе… И даже те стихи,

в которых только слов пустых полова.

Но

И всё же не кляни мой скорбный путь,

ведь прошлое уже нельзя вернуть

и не исправишь в нём ни буквы, право.

На лучшее надейся. Ведь всегда

я парнем был приветливого нрава,

счастливчиком успешным, хоть куда!

Что для такого злой судьбы отрава?!

И потому, хоть мне сейчас и трудно

(о скорой смерти точит мысль подспудно),

я верю, что ещё вернусь домой,

чтоб вновь тебя увидеть. Потому-то

не плачь, как дождь июньский проливной.

Ведь скорбь, накрыв тебя волною круто,

откатится назад, родимый мой.

Теперь, когда, быть может, я не в силе

и тьма вокруг сплошная, как в могиле,

я осознал всё пройденное вдруг.

И главное, наверно, понял что-то,

что, поборов во мне былой испуг,

силком меня потащит из болота

и разорвёт беды порочный круг.

И вот тогда, оправданный судом,

вернусь в родной алас я, в отчий дом.

И для меня в тот миг на небосводе

зажжётся солнце в чистой синеве,

и стану я тогда, младенца вроде,

смеясь, валяться в шёлковой траве,

отдавшись с наслаждением свободе.

Наверно, каждый день не зря был прожит.

Народу послужу ещё, быть может,

я, отдавая знания ему,

с ним наконец-то слившись воедино,

трудясь для блага общего, к тому,

чтоб выстоять в суровую годину…

Нехорошо быть в мире одному.

Надежды свет дарить простому люду

судьбой, быть может, предназначен буду,

суть жизни наступающей воспеть.

Не счастье ли, почувствовать вдруг время

и чистой мыслью выразить посметь?!

Неспешно жить, ошибок сбросив бремя,

когда тиха душа твоя, как твердь?!

Прощай

Услышишь ли ты голос мой отныне,

пока я жив, узришь ли сына в сыне,

по голове погладишь ли? А вдруг

не буду я тогда с тобою рядом,

когда тебя повалит с ног недуг?

Умрёшь – и не смогу родным обрядом

предать твой прах земле, отец и друг?

Я там, куда твой зов дойдёт едва ли,

где стены и заборы крепче стали,

а на устах – сургучная печать.

По вечерам, прислушиваясь к лаю,

подумав, что твой сын вернулся, встать

не помышляй с постели, заклинаю!

В дохе не выходи меня встречать.

Сняв шапку на морозе, за дверями

звон тишины не слушай над полями,

стараясь уловить в ней скрип саней,

и в погреб не клади для сына мясо –

не долежит и в холоде. Верней,

сгниёт…

    Ведь нам до нашей встречи часа

терпеть ещё немало чёрных дней.

И через много-много зим, когда

лет долгих убежит в песок вода,

когда настанет день последний или,

чего скрывать тут, – время умереть,

и смерть за дверью, хоть и не просили,

окажется (на то она и смерть!) –

проси, чтоб крест был на твоей могиле.

И по тому высокому кресту,

который будет виден за версту,

тебя найду я поздно или рано,

прощусь с тобой, уж если не с живым,

так с мёртвым,

чтоб не ныла в сердце рана.

И нож возьму, и вырежу я им

на том кресте:

«Здесь прах лежит Ивана».

И больше ничего, тебя любя,

твой сын не сможет сделать для тебя.

Но коль живым застану, то, ей-богу,

в кисет тебе насыплю табаку

и водки в твой стакан плесну немного,

чтоб ты, отец, прогнал свою тоску

и больше не смотрел на сына строго.

Потом с тобою рядом посижу

и вот что от души тебе скажу:

негоже нам, пока мы человеки,

хоть и с печалью тягостной в груди,

судьбе несчастной сдавшись,

смежить веки.

Ты наспех только ветку не руби!

Да будет так! Теперь – прощай навеки.

Ель

1

В далёкой стране, где зимою

хозяйка над миром метель,

в сторонке, красой расписною,

росла одинокая ель.

Её ни морозы не брали,

ни вьюга… Вблизи ли, вдали –

она мне казалась едва ли

не чудом суровой земли.

Пред ней все растения меркли,

когда замечали мои

глаза её гибкие ветки

под нежным покровом хвои́.

И в зелени море безбрежном

с высокого берега вновь

увидев наряд её нежный,

я чувствовал в сердце любовь…

Но пламя лесного пожара,

что в том объявился краю,

бросалось что к соснам поджарым,

что к елям… И эту мою

красавицу нежную слишком

накрыло нещадным огнём.

Ни хвое, ни веткам, ни шишкам

1 ... 23 24 25 26 27 28 29 30 31 ... 33
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Литературная Газета, 6574 (№ 44/2016) - Литературная Газета бесплатно.
Похожие на Литературная Газета, 6574 (№ 44/2016) - Литературная Газета книги

Оставить комментарий