Форма входа
Читем онлайн Мои путешествия - Федор Конюхов
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Этот человек обладал сдержанностью и внутренней силой, он говорил: «Смерть — этот вариант не для меня. Я должен вернуться туда, где меня ждут, — домой, к жене». И добавлял: «Я непременно вернусь, потому что меня надо хотя бы иногда кормить».
Последний путь Наоми Уэмура
Как назвать это чувство?5 мая 1984 года
В три часа пополудни открылся большой снежный конус. Вот она, вершина, до нее осталось несколько метров. И только тогда я почувствовал чугунную усталость во всем теле. Остановился, достал кусок колбасы, начал жевать, оглядываясь по сторонам. Картина знакомая, привычная: вершина как вершина, камни выглядывают из-под снега и льда. Это я видел много раз. Но все равно пришло чувство радости, что дошел, добрался до цели. Рядом с этой радостью, вытесняя усталость, вырастало другое чувство. Оно вливалось в меня теплом, согревало душу. Как назвать это чувство? Гордость? Счастье? Ощущение собственной силы? Может быть. Во всяком случае, сейчас я был уверен, что смогу создать цикл картин «Вершины Матачингая».
Почему-то вспомнилась осень 1969 года, когда я курсантом мореходной школы Кронштадта поднялся на бом-брам-стеньгу учебного судна «Крузенштерн»[11].
Когда получал увольнительную в город, я всегда первым делом отправлялся к набережной на берегу Финского залива. Оттуда открывался вид на порт, весь забитый судами. Из их труб извергались клубы черного дыма и белого пара и плавно поднимались к серому балтийскому небу. Под нескончаемые гудки буксиров и равномерный громкий гул больших пароходов, которые снимались с якоря или входили в порт, я расхаживал по набережной и вдыхал свежий морской воздух с примесью различных ароматов: цитрусов, привезенных с острова Мадейра, специй из Индии, сибирской древесины. Я зачарованно следил, как выгружались и загружались трюмы океанских пароходов. Мелькали коробки, тюки, какое-то оборудование.
Но больше всего мне нравилось любоваться силуэтом парусника «Крузенштерн». Он уже несколько лет стоял на ремонте у причала, его мачты горделиво возвышались над этой суетой. Однажды с бьющимся от волнения сердцем я подошел к трапу барка и неуверенно начал подниматься на палубу. Меня заметил вахтенный матрос — молодой парень с худым лицом. Он мне чем-то сразу понравился. «Хочу посмотреть ваш корабль, можно?» — спросил я тихо. Внимательно оглядев меня, он ответил, что можно.
Меня охватила радость. Вместе со мной улыбнулась и природа — выглянуло солнце из-за туч, озарив светом палубу, — редкое явление в Кронштадте. Я почувствовал, что парусник принял меня.
Палуба была завалена канатами и тросами, цепями и парусами. Нельзя было сделать и шагу, чтобы что-то не задеть. И в этом странном окружении, казавшемся мне хаосом, работали люди — они чинили бегучий такелаж.
Осмелев, я попросил вахтенного разрешить мне взобраться на реи. «Ишь, чего захотел, — ответил он, засмеявшись. — Вот кончишь мореходку, приходи к нам работать. И тогда ты полазишь по ним столько, что тебе осточертеет». Но я настаивал, и вахтенный сказал приходить ночью.
В те сутки дневальным по роте был мой товарищ Анатолий Кутейников. Он разбудил меня, как я его и просил, в 00:00. В кубрике было темно, полночь — самое время уйти в самоволку. Я спрыгнул с койки второго яруса, надел штаны и бушлат, обулся и вышел из кубрика, только слышал, как Толик осторожно прикрыл за мной дверь. На меня сразу пахнуло ночной прохладой, над головой, между звездами, светила луна. Одним махом перелез через забор и прямиком по каменной мостовой помчался в порт.
Увидев, что я все-таки пришел, вахтенный уточнил: «Полезешь?» — «Да, конечно,» — ответил я и направился к поручням. Начал карабкаться вверх, все выше взбираясь между спутавшимися канатами, все время проверяя, выдержат ли они мой вес, и стараясь не опираться на выблинки (веревочные ступеньки). Одолевая метр за метром, чувствуя, как воздух становится холоднее, обзор шире, рей и снастей меньше, я наконец достиг бом-брам-стеньги — самой высокой части мачты.
Меня окружала звездная ночь. Палуба осталась далеко внизу, очертания судна и снастей, по которым я только что карабкался, растворились во мраке. Вдали были видны огни Ленинграда. Я повернулся в сторону моря и представил себя во время шторма, работающим с парусами на такой высоте.
«Вот это жизнь!» И тогда я запел свою любимую песню:
«Поет пассат[12], как флейта, в такелаже,Гудит, как контрабас, в надутых парусах,И облаков янтарные плюмажиМелькают на луне и тают в небесах»[13].
Мог потерять все5 мая 1984 года
Но на вершине горы наслаждаться победой некогда. Надо еще спускаться вниз. Задули снежные вихри, заставили поспешить. Спуск давался тяжелее, чем подъем. Никак не мог подобрать ногу под вырубленные ступени. Пришлось рубить дополнительные опоры.
Спуск я начал по склону, прямо к котловине. По снежному насту зигзагами приблизился к леднику. Здесь решил спускаться по другому маршруту: хотелось быстрее добраться до моего лагеря у подножия Матачингая. И это было ошибкой: я потерял время и снаряжение, а мог потерять все.
Мне показалось, что снежный язык ледника тянется недалеко, да и угол наклона был всего лишь около 45 градусов. Сделал шаг, другой. Но не тут-то было, кошки плохо входили в спрессованный снег, приходилось с силой вгонять их в наст. Ноги быстро устали. Узкий кулуар ледника кончился неожиданным провалом, я поскользнулся, упал на спину и начал сползать в пропасть. Попытки удержаться не дали результата — мешал рюкзак. Скобой, намертво зажатой в руке, я уперся в лед. Но она со скрежетом ползла по нему.
Рюкзак попытался перевернуть меня вниз головой. Я сбросил лямку с левого плеча, с правого лямка слетела сама. Рюкзак кувырком полетел вниз, разбрасывая содержимое. Вес мой уменьшился, и я с такой силой прижал острие скобы ко льду, что наконец начал терять скорость и смог задержаться на самом краю этого ледового трамплина. «Вот и приехал,» — сказал я себе.
Теперь предстояло справиться с более трудной задачей — не сорваться в пропасть, постараться выбраться. Я осторожно достал из-за спины ледоруб и вогнал его в лед. Проверил, выдержит ли эта ненадежная опора. Подтянулся на ней вверх по склону и начал карабкаться в сторону осыпи, к чернеющим вдали валунам.
Пока полз, прижимаясь животом к холодному снегу, ни разу не смотрел по сторонам. Но когда добрался до первого камня, вросшего в лед, и сел на него, закружилась голова и затряслись руки. С тоской посмотрел я на низкое небо и белую пелену, закрывающую горы и пропасть. Впервые почувствовал жуткую и бесконечную враждебность безмолвных просторов.
Было страшно, я был готов совсем раскиснуть, что уж никак не годится, когда находишься один в горах. Мне показалось, что я никогда больше не попаду в уютный мир людей. Мысли о людях и выдернули меня из состояния уныния, я попытался взять себя в руки, замедлил дыхание, затем несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Это помогло успокоить нервы. Подумал, что все могло обернуться гораздо хуже.
Поднимаясь на гору, я рассчитывал добраться до лагеря за три дня, то есть быть у себя дома, в палатке у подножия Матачингая, 8 мая. Теперь же, оставшись без веревки, запасной одежды и еды, нужно было подумать над новым планом. Самое разумное — возвращаться по той дороге, которая привела меня к вершине. Но найти ее было непросто: снег засыпал все следы. Если следовать по новому пути, то он обязательно пройдет через распадки, по которым часто идут лавины. В это время года они грохочут здесь одна за другой. Но путь будет короче, я мог выиграть часов двадцать. Идти или не идти? Идти — безумие, только случай или моя счастливая судьба могли уберечь меня от лавин. Не идти — замерзнуть здесь. Медлить было нельзя: ветер усиливался, на гребне горы появились «флаги» из снега.
Без четверти пять я начал спуск через лавиноопасные места. А к восьми что-то случилось с ногами. Не мог сделать ни шага. Это, наверное, оттого, что несколько дней находился в вертикальном положении, даже спал сидя. Лег на спину, ноги положил на воткнутый в снег ледоруб. Полегчало.
Заполярные сумерки сгладили очертания скал, видимость ухудшилась. Дул небольшой ветер. За полчаса моего вынужденного отдыха выпало сантиметров пять снежной крупы. Я решил зарыться в снег и ночевать под ним. У меня уже был такой опыт ночевок, когда ездил на собаках с эскимосом Ататой. Нам случалось спать под открытым небом в тридцатиградусные морозы. А сейчас было всего лишь около пятнадцати ниже нуля.
В моей памяти возник образ Ататы. Коренной полярный эскимос, он обладал схожими с европейскими чертами лица. Решусь предположить, что в Москве, одетого в цивильный костюм, его могли бы принять за русского. Однако улицы Москвы — это не та поверхность, по которой ему хотелось бы ходить, так как Атата — охотник. А его жена, Айнана, — одна из самых привлекательных и своенравных чистокровных эскимосок на всей Чукотке.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Мои путешествия - Федор Конюхов бесплатно.
Похожие на Мои путешествия - Федор Конюхов книги
- Путешествия вокруг света - Отто Коцебу - Биографии и Мемуары
- Династия Птолемеев. История Египта в эпоху эллинизма - Эдвин Бивен - Биографии и Мемуары / История
- «Фрам» в Полярном море - Фритьоф Нансен - Биографии и Мемуары
- Алтай. Монголия. Китай. Тибет. Путешествия в Центральной Азии - Михаил Певцов - Биографии и Мемуары
- Закулисная хроника. 1856 — 1894 - Александр Нильский - Биографии и Мемуары
- На-гора! - Владимир Федорович Рублев - Биографии и Мемуары / Советская классическая проза
- Иван Грозный - Борис Флоря - Биографии и Мемуары
- Сталин. От Фихте к Берия - Модест Алексеевич Колеров - Биографии и Мемуары / История / Политика
- Один в Океане - Слава Курилов - Биографии и Мемуары
- Горное безумие. Биография Скотта Фишера - Роберт Биркби - Биографии и Мемуары / Публицистика