Рейтинговые книги
Читем онлайн Старая девочка - Владимир Шаров

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 80

В горах, где Нафтали проводил не меньше времени, чем в Грозном, он на пару с Михаилом занимался селекцией, учил и натаскивал свору, охотился же редко. Слаженные, точные действия собак доставляли ему огромную радость, он буквально ликовал; когда же, наоборот, что-то не ладилось, сразу впадал в мрак. Возможно, не хватало азарта, возможно, мешала привычка к одиночеству, но необходимость следить, управлять и направлять огромную свору и добрый десяток охотников быстро его утомляла. Вера, впрочем, считала, что дело в другом: для настоящего охотника он слишком боится провалов; и правда, стоило собакам сбиться в кучу, превратиться в бессмысленно лающую стаю, он, даже не пытаясь ничего поправить, оставлял всё на Михаила и, ни с кем не простившись, уезжал в город.

Сколько потом Михаил ему ни втолковывал, что только настоящие охоты, только привычка собак к дичи, к погоне, когда они выкладываются до последней капли, может их выучить, Нафтали всё равно охотился со сворой, лишь если приезжали гости, хотя с ружьем, одной-двумя собаками по-прежнему ходил много.

Все-таки, и несмотря на малую тренированность, охота у него была хорошая, приезжие обычно оставались довольны, однако славился он больше как селекционер, чем охотник. Михаил, как раньше его знал Эсамов, был человеком молчаливым, привыкшим разговаривать разве что с собаками, но здесь, в горах, он, будто вдруг догадавшись, что то, чем он жил: псарни, своры, гоны, травли, – гибнет или уже погибло, решил, что должен сохранить не только собак, но и вообще всё, до охоты касающееся. Повторяя своего старого барина даже в интонации, он при поддержке Нафтали часами теоретизировал, рассказывал бесконечные истории и байки. Многое, конечно, было не ново, взято из чужих рук, часто и речь была совсем не его, но, бывало, те же истории он рассказывал так, как привык говорить с собаками, и тогда получалось на редкость хорошо.

Нафтали, хоть и работал с Михаилом на равных, при чужих брал роль барчука, которого умный, много чего повидавший дядька учит уму-разуму. Он вообще выставлял его вперед, так что в том, что скоро Михаил приобрел славу едва ли не лучшего псаря и всё московское начальство стремилось его переманить, нет ничего удивительного. Впрочем, и на псарне, один на один, Эсамов всё равно вел себя как младший.

В Грозном их было четыре семьи, они перезванивались едва ли не каждый день, а раз в неделю, как правило, в субботу, вместе выбирались в горы на шашлык. Душой компании, без сомнения, была Вера, а мажордомом – Эсамов. Он лично покупал на базаре специи, выбирал и резал барашка, потом священнодействовал у мангала. Он любил горы, любил всё, что делалось под открытым небом, и в этих их вылазках всегда бывал весел и легок, радовался, как дитя. Пока он жарил мясо, другие обыкновенно уходили на прогулку, а Вера оставалась с ним. Никакого напарника не требовалось; она помнила, что когда-то, на заре знакомства, предлагала порезать мясо, лук, помидоры, но любую помощь он мягко, боясь ее обидеть, отклонял, – теперь Вера привыкла, что просто устроится на коврах, которые они привозили из Грозного, и будет смотреть, как он готовит.

Она знала, что в Грозном ему непросто, что он вообще человек не городской, это знали и другие, и то, что это было так, ему несомненно помогало. Вера твердо верила, что именно поэтому большие чистки и обходят Эсамова стороной, а отнюдь не по причине его московских связей. Всё же она боялась за него, чувствовала, что и раньше, и сейчас он висит на волоске – следующая волна арестов может его не миновать.

Стоило им вот так остаться вдвоем, она будто вживую видела, как на весах взвешиваются и эта его странность, и его московские связи; чаши медленно ходили вверх-вниз, все-таки в конце концов получалось, что на этот раз брать его не должны, и она успокаивалась. В ней всегда были эти весы, потому что она боялась, что не сумеет его предупредить, предостеречь; она безумно этого боялась, увлекшись, даже забывала, что он пока здесь, слава Богу жив и на свободе. Она забывала, что тут, в горах, всё – его, и он всё умеет, знает каждую тропу и каждый источник, знает и травы, и выходы соли, где собирается зверье. Наконец, вспомнив об этом, Вера радовалась, будто девочка, и спешила сказать Нафтали что-нибудь доброе. Из-за этой радости, когда примерно год назад Томкиным стала надоедать обязательность субботних выездов: за неделю накапливалось множество дел и с детьми, и других, – Вера со страстью бросилась всё защищать. И они ей уступили, даже написали конституцию своего маленького кружка, где первым номером шли эти самые поездки в горы.

Вера знала, что он любит ее, она тоже его любила, но только как ребенка, как если бы он был ее сыном. И, любя Веру, Эсамов был с ней тих, кроток, будто раз и навсегда согласился довольствоваться тем, что ему готовы дать, не требовать большего. Может, оттого, что их отношения начались в городе, где он был чужой, не понимал, как нужно себя вести, что тут позволено, а что нет, она знала, что он не рискнет сделать хоть что-то, что сейчас или когда-нибудь позже огорчит ее, о чем она будет сожалеть. Поэтому чувствовала себя с ним в безопасности, была спокойна и умиротворена.

Едва Вера с мужем и дочерьми приехала в Грозный, тут же от разных людей она стала слышать, что Эсамов увлечен дочерью местного начальника НКВД. Чеченские законы суровы, но, наверное, дело еще не зашло так далеко, когда повернуть назад нельзя. Предполагаемая помолвка расстроилась, однако ничего криминального не началось. Впрочем, знатоки местных обычаев говорили, что пусть не вражда – неудовольствие между двумя семьями осталось. Это был плохой знак, и в том, что произошло, виновата была она. Вера всегда помнила, что из-за нее, из-за любви к ней он не породнился с семьей, которая единственная могла его защитить.

Эсамов настолько был в ее власти, настолько послушен и зависим от нее, что и другим, и самой Вере было ясно: пока она здесь, он ни с кем не сойдется. Ее это огорчало, ей этого было чересчур много, и часто, устав, она ни с того ни с сего заводила разговор о его браке. Так было и в горах, и в Грозном. Вера начинала, потом ждала, что скажет он; Эсамов по обыкновению уклонялся, она сердилась, сама предлагала один вариант за другим. Еще больше ярилась, когда он на всё соглашался, будто и вправду по малости лет сам решать ничего не мог.

Уже через полгода после переезда в Грозный Вера была в курсе всех местных проблем и отношений. Знала, кто из какого тейпа может быть Эсамову достойной парой, находила самых красивых невест, придумывала, где и как их познакомить. У нее было трое детей, но все дочери, он же как бы готов был сделаться ее старшим сыном, и она с увлечением устраивала его судьбу. Я уже говорил, что он был послушен, и всё же в последний момент ускользал; но она, едва они в субботу оставались одни, снова приступала к нему, требовала, чтобы он ответил ей, прямо, честно ответил, чем не подходит та или эта, чего он ждет, почему не женится, не родит детей.

Его тогда было очень жалко, в то же время удержаться, не смотреть на всю сцену без смеха было трудно. Он так неуклюже, беспомощно оправдывался, так юлил, что и она скоро начинала хохотать, сама сводила всё к шутке. Конечно, это были странные разговоры и странные ссоры, потому что оба прекрасно знали ответ, оба знали, что он никогда не решится сказать, что любит ее, потому ни на ком и не женится. Она заводила этот разговор, твердо зная, что он не проговорится, ей нравилось смотреть, как он несет чушь, как неумело защищается, вообще на то, какой он смешной. Впрочем, всё это редко продолжалось долго: на углях поспевало мясо, возвращались с прогулки остальные, а главное – ей самой делалось стыдно.

Отпуска они с Бергом проводили в Москве, теперь, после переезда родителей в Ярославль, останавливаясь у ее родственников. Эти две или три недели, насколько удавалось из Грозного вырваться, она тратила на то, чтобы повидаться, встретиться со всеми, кого с детства знала и любила. Это была огромная корзина, когда-то совсем огромная, но она прохудилась. Кто умирал, кто уезжал или исчезал, и все-таки живых было больше, и она с утра до позднего вечера принимала у себя, ходила в гости, снова завязывая эти бесчисленные узлы. Латать прорехи пока удавалось, и, возвращаясь обратно в Грозный, она оставляла в Москве почти целой сеть, где все крепко держались друг за друга и можно было ничего не бояться.

На курсах при Комиссариате народного просвещения, которые она окончила семнадцать лет назад, с ней училась ее еще гимназическая подруга – Тася, хорошенькая веселая толстушка. В предпоследний свой приезд в Москву Вера застала ее грустной, поникшей, совсем не похожей на ту, какой знала. Тася тринадцатый год учительствовала на Урале, вблизи от тех мест, где когда-то работала и Вера. Но Вере удалось вырваться, вернуться обратно, а Тася так там и застряла, лишь на летние каникулы, и то не каждый год, приезжала в Москву. Вера давно уговаривала ее бросить Урал, даже бралась помочь, но у Таси в Москве родных не было никого, ни кола ни двора, и она не решалась. То, что они тогда, три года назад, встретились, было чистой случайностью, они не списывались, не договаривались, вообще ничего друг про друга не знали, и, столкнувшись на улице, целый день и всю ночь проговорили, проплакали друг дружке в жилетку. Назавтра Вера должна была уезжать, и вот после ночи бесконечных слез, воспоминаний и признаний в любви ей вдруг пришло в голову, что Тасю надо брать с собой в Грозный. Учителей в Чечне не хватает страшно, то есть с работой проблем не будет, а жить она пока может у них – Иосиф против точно не будет.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 80
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Старая девочка - Владимир Шаров бесплатно.
Похожие на Старая девочка - Владимир Шаров книги

Оставить комментарий