Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тад рос чернявым крепким мальчишкой. Он был так похож на местных, что как-то раз один башкирский «аксакал», проходя мимо, заговорил с ним на своем языке. Увидев, что Тад не понимает, присел, посадил его на одно колено, вытащил из-за пазухи лепешку, разломил пополам, дал мальцу. После этого на Тада меньше нападали, меньше бранили и дрались с ним.
В Белорецке дислоцировались две польские дивизии, иной раз офицеры заходили в дом, и теперь уже сестры подкармливали их. У молодых москвичек был повод относиться к полякам почти по-родственному, но об этом мы расскажем чуть ниже…
Поляки грустили о своей далекой родине, и сестры как могли, успокаивали их, добротой и лаской вселяли уверенность в мятущиеся души.
Всем было плохо, беда объединяет людей. Поляки, уходя на фронт, обещали за доброту вызвать русских женщин после войны в свободную Польшу, отпраздновать победу. Но… благими намерениями устлана дорога в ад, а война жестокое занятие, какой бы справедливой она не была, то ли были убиты, то ли забыли, толи еще что, но ни одной весточки из «Речи Посполитой» в Россию не прилетело…
Война потихоньку откатывалась на Запад. Мать Тада, съездив в командировку в Москву, решила перетаскивать семью обратно в родной город, тем более что на Урал стал подкрадываться голод.
Вернувшись из эвакуации в Москву, вся семья собралась в доме №6 по Стремянному переулку в квартире №6. Сейчас на этом месте стоит новый вестибюль Института имени Плеханова. Тетка Вера, немного пожив с мужем, вернувшимся с войны, у Чистяковых, переехала на станцию Лось в Подмосковье.
Весь дом, где родился и жил Тадеуш, когда-то занимала семья священника, но НКВДешникам показалось, что служитель культа слишком хорошо живет и его, как это водилось в те годы, переселили куда-то на север, а квартиру – предложили деду Ивану. Но в воспитании деда сказался «синдром нищеты», побоялся Иван Иваныч взять всю квартиру священника, вдруг вернется, а за две комнаты как-нибудь можно и отговориться.
Так что среднюю комнату заняла какая-то жуткая воровская семья во главе с бабкой Хаей. За печкой на кухне на девяти метрах поселилась еще одна семья Любчиковых. Как они там одиннадцать человек умещались, известно было только им самим. Глава семейства, похожий на бурундука, тащил все в дом бочками и мешками. Запасы стояли и воняли в кухне, вызывая междоусобицы.
Своего отца Тад практически не знал. Не видел никогда, и потому никакой тяги к отцу у него не было. Мать, Людмила, вышедшая замуж вторично, сказала, что он погиб за несколько дней до конца войны, будучи полковником МГБ. Так ли оно было на самом деле, или мама чего-то скрывала, мальчик никогда не интересовался.
В семье воевали все. Только дед работал на железной дороге главным кондуктором, у него была, как тогда говорили, «бронь», освобождение от воинской службы, и, к тому же, он уже был старый, за шестьдесят. Бабушка была, прежде всего, домохозяйкой. Конечно, она еще работала. Одно время в домоуправлении, в Щипковском переулке напротив больницы им. Семашко, домуправом. Тад к ней ходил туда помогать. Она заведовала бумагами, владела печатями. Народу к ней приходило много узнавать что к чему. Бабка происходила из мелкопоместных дворян, была не просто грамотная, а владела несколькими языками: французским, польский для нее был как родной. У народа она была на хорошем счету, как женщина сердобольная и отзывчивая.
Ее дочь, мать Тада, перед войной работавшая заведующей сберкассой, после войны стала старшим инспектором в Министерстве финансов. Она была знакома с творческой интеллигенцией.
В семье с родителями жила младшая мамина сестра Лариса, а брат Олег быстро женился и переехал к жене. Стало чуть попросторнее. На тридцати шести квадратных метрах в Стремянном переулке дом 36, квартира 6 осталось жить шестеро. Естественно люди «мозолили глаза» друг другу, уставали, от этого вспыхивали маленькие конфликты, ведь людям свойственно желание уединится, оставшись наедине с собой.
После войны буханка хлеба стоила на черном рынке 800 рублей. Бабушка шила из тряпок какие-то фартуки, продавала на рынке, чтобы хоть что-нибудь на стол принести. Жили бедно, тяжело. Купить, надеть на себя какую-нибудь обновку – это был праздник. Но бедность – хороший опыт для способных учеников.
Жизнь была тяжелая, но строгая по духу, по иерархии. Старших дети должны были уважать. Любой незнакомый взрослый мог на улице дать пацану подзатыльник «за шалость», если считал, что тот неправильно себя ведет, и мать шалуна – говорила за это спасибо.
Тад рано был приучен помогать взрослым, и когда, убираясь, мыл кухню и туалет, то иной раз через его голову летали и втыкались в дверь уборной ножи и вилки. Соседская семья любила покачать права. Скандалы и драки были в этой квартире явлениями частыми и закономерными.
Соседка, бабка Хая втихаря доливала в чужие кастрюли сырой воды вместо супа, воровала котлеты, а Любчиковы, вылезая ватагой из-за печки, начинали махаться чем под руку попадет, но вместе все они – не любили бабушку Тада за врожденную интеллигентность и отвращение к ссорам. В общем, в чистом виде – коммуналка, большевики знали, что делали, селя вместе людей различного социального происхождения.
Бабушка Тада была родом из обедневших саратовских дворян. На нее в юности положил глаз Иван, тогда всего лишь денщик ее отца. Видя большое взаимное влечение молодых людей, отец, помещик и офицер, решил положиться на судьбу и предложил солдату сыграть за руку своей младшенькой дочери в карты. Проиграл и не стал молодым мешать. Но постепенно с годами, разница в происхождении стала проявляться, жизнь бабушки стала пыткой…
Пацаном Тад рос тихим, скромным, но крепким. Часто приходилось подрабатывать, и уже в 7—8 лет Тад один двуручной пилой управлялся с кубометром дров, затем колол все это и складывал в штабель, получая за это 25 рублей в ценах до реформы 1948 года. Во дворе 36– го дома жило три интеллигентных семьи: Лебедевы, Чегисы и Чистяковы. У первых двух были девочки, а Тадеуш со своим иностранным именем – был постоянной мишенью для насмешек и драк.
Любили же некоторые родители давать своим детям имена: Ноябрина, Вилор, Марлен, совершенно забывая, что этим детям, так обозванным, идти по жизни, и что, вероятно, у них тоже будут дети, с такими жуткими отчествами, а родителей, как известно, не выбирают.
Иной раз приезжали в гости бабушкины сестры: Елизавета, Зинаида со своими сыновьями, Бэноном, Зигмундом. У старшей и средней бабушкиных сестер, мужья – были поляки, Франц и Ян. Соответственно мамины двоюродные братья – Бенон Янович и Сигизмунд Янович Рынкевич и сестра Цецилия Францевна Василевская. Мать Людмила и Таду «залепила» нерусское имя в честь национального героя Польши Тадеуша Костюшки.
К тому же предки Тада некоторое время жили в Польше: бабушка вместе со своим отцом и сестрами. Есть такой под Краковом форт Згерж, очень маленький тихий польский город в Лодзинском уезде Петроковской губернии, на левом притоке Вислы реке Бзуре. Отец ее, прадед Тада – служил там. Тогда в первое десятилетие ХХ века, как и теперь офицеров переводили с места на место, из одного гарнизона в другой.
Потом, уже став взрослым, заинтересовавшись историей своей семьи, Тад узнал, что когда во время Первой мировой войны Брусилов стал командующим западным фронтом, то тогдашний верховный главнокомандующий всеми сухопутными и морскими силами Великий Князь Николай Николаевич обратился к полякам с предложением, от которого они не могли отказаться.
1 августа 1914 года он издал воззвание к полякам о воссоединении польского народа под скипетром Русского Царя и о возрождении Польши, «свободной в своей вере, в языке и в самоуправлении». 5 августа это воззвание к освобождаемым зарубежным славянским братьям были опубликовано и принято поляками с восторгом. Предполагалось объединить Польшу, до того момента разъединенную между Россией, Австрией и Германией. Поляки были «за». Это потом, когда к власти пришло большевистское правительство, началось противоборство. А прежде нигде нападений на русских солдат не было: ни в Чехословакии, ни в Болгарии, ни в Румынии, ни в Польше.
Польша – страна своеобразная: то это «задворки Европы», то ее же «разменная монета», то «санитарный кордон» от надуманной «угрозы с востока». Но ни прадед Тада, ни его дед об этом, скорее всего, не задумывались. Дед, прежде чем стать у бабушкиного отца вестовым, был крестьянином. Крестьяне жили на земле, возделывали ее, и им – ничего другого не было нужно. Среди них были и богатые, которые прекрасно справлялись со своей землей и брали еще в аренду у помещиков. Выкупали себя, торговали хлебом, рабой.
Россия была крестьянской страной. С четырех лет ребенок, прутиком выгонял на пастбище скотину. Потом вечером с матерью или отцом загонял живность обратно. Наше крестьяне – были трудолюбивые, стойкие, но социально не защищенные люди.
- Алмазы Якутии - Юрий Запевалов - Русская современная проза
- В переулках Арбата. Оттепель - Юрий Прокопенко - Русская современная проза
- Гримасы свирепой обезьяны и лукавый джинн - Александр Юдин - Русская современная проза
- Небесная скрипка - Игорь Леденёв - Русская современная проза
- Zевс - Игорь Савельев - Русская современная проза
- Годы безвременья. Сломанные судьбы, но несломленные люди! - Николай Углов - Русская современная проза
- Звезды остаются. Спорт. Дороги. Книги - Леонид Черняк - Русская современная проза
- Поклонение Луне (сборник) - Елена Крюкова - Русская современная проза
- Осколок - Юрий Иванов - Русская современная проза
- Сказки для себя - Модест Осипов - Русская современная проза