Шрифт:
Интервал:
Закладка:
DRANG NACH OSTEN19 и
HEUTE DIE WELT, MORGENS DAS SONNENSYSTEM20.
Наконец все было приведено в боевую готовность. Иссиня-черные губы генерала СС Рудольфа Ханфгайста, мертвого вот уже тридцать лет, зашевелились, отдавая приказ о наступлении. Этот приказ был передан высшими офицерами низшим чинам. Тишина взорвалась рокотом дизельных двигателей. Чеканя шаг, солдаты двинулись вперед. Их манили огни и музыка на противоположном берегу, за темной бездонной водой. В лунном свете поблескивали каски на мертвых головах и рунические значки на петлицах.
– Они идут, – сказала лежавшая под Хагбардом женщина. Это не была ни Мэвис, ни Стелла, ни Мао. У нее были прямые черные волосы, кожа оливкового цвета, густые черные брови и костлявое лицо.
– И я на подходе, Мать, – воскликнул несущийся в потоке неудержимого желания Хагбард. Мгновение спустя он подошел к порогу оргазма и переступил его.
– Я не твоя мать, – сказала женщина. – Твоя мать была светловолосой голубоглазой норвежкой. А я, по-моему, сейчас похожа на гречанку.
– Ты мать всех нас, – возразил Хагбард, целуя ее влажную от пота шею.
– О, – сказала женщина. – Вот я, оказывается, кто? Это уже интересно.
И тут меня немного понесло: эклипс Малика Малаклипсом, потом Челине с сердитой миной, Мэри-Лу-я-тебя-люблю, Красный Глаз – мой собственный помысел, в чем замысел промысла? и тому подобная семантика семенная мантика античное семя (в моей голове алгорифмический логаритм: территориальный императив запускает Stay Off My Turf21, латынь воюет с англосаксонским в синапсах бедного Саймона; мертвецы сражаются за право пользоваться моим языком, превращая демографическую ситуацию в слишком уж нас до хрена и наоборот, так что уж недалеко до слишком графической хренации… и, кроме того, Ведьма не пускала стрейтов на Черно-Белую Мессу; кислота была во мне, и это был трип, я влип, ну и тип, гип-гип! на моем Пути вместе с Маоцзуси-Даоцзуси, ибо число Нашей Госпожи – сто пятьдесять шесть, и здесь Муммудрость!). Я не ожидал, что так будет.
– Что ты видишь? – спросил я Мэри Лу.
– Какие-то люди выходят из озера. А что видишь ты?
– Совсем не то, что должен видеть. Ибо в первом ряду, ясное дело, шел Мескалито из моих пейотных видений, и Осирис с огромными женскими грудями, и Человек-паук, и Маг Таро, и старый добрый Чарли Браун, и Багз Банни с автоматом «томми», и Джагхед с Арчи, и Капитан Америка, и Гермес Трижды Благословенный, и Зевс с Афиной, и Загрей с его рысями и пантерами, и Микки-Маус с Суперменом, и Санта-Клаус, и Смеющийся Будда-Иисус, и миллионы миллионов птиц: канарейки и волнистые попугайчики, длинноногие цапли и священные вороны, орлы и соколы, и плачущие голуби (ибо нескончаема скорбь), и все окаменевшие еще с конца девонского периода, когда они начали клевать зерна конопли (неудивительно, что Хаксли считал птиц «самым эмоциональным классом живых существ»), у всех навсегда съехала их птичья крыша, и все постоянно поют: «Я кружу, я кружу…», за исключением говорящих скворцов, пронзительно выкрикивающих: «Ко мне, кис-кис-кис!», и тут я вспоминаю, что бытие настолько же воспринимаемо, насколько оно горячо, или красно, или высоко, или кисло: лишь отдельные элементы бытия обладают подобными качествами, а затем появился Человек-Зигзаг22и о Боже о боже их возглавляет мой отец, который поет:
СОЛИДАРНОСТЬ НАВЕКИ
СОЛИДАРНОСТЬ НАВВВВВВВЕКИ!
В СОЮЗЕ МЫ СИЛЬНЕЕ
– Знаете, – заявил Англичанин, – я считал его чудовищем, а он всего лишь Жаба из Тоуд-Холла… и Крыса… и фея Динь-Динь… и Венди… и Боттом23…
– Сам ты все они, – перебил его Хагбард, – если для тебя это одна и та же гребаная личность.
– Мне кажется, тебе пора подняться на сцену и сделать наше небольшое объявление, – сказала женщина. – Я думаю, все к этому готовы.
– Я пришлю к тебе Диллинджера.
– Да ну?!
– Ты же знаешь, что все было не так. Тот член принадлежал другому парню, Салливану.
– Я вовсе не об этом. Меня не беспокоит размер его члена, пусть он даже не больше моего мизинца. Просто сама мысль о том, чтобы потрахаться с Джоном Диллинджером… если он меня не разогреет, это уже никому не удастся.
Хагбард расхохотался. – Ну вот, ты опять становишься Мэвис. Смотри не растеряй силы, Суперсучка!
Когда «Американская Медицинская Ассоциация» закончила свое выступление и ее сменила рок-группа «Кларк Кент и его супермены», Хагбард, Джордж, Гарри, Отто и Малаклипс направились к сцене. Они прошли этот путь за полчаса, пробираясь сквозь толпы молодых людей, практиковавших монгольский кластерфак, медитировавших в позе дзадзэн или просто слушавших музыку. Приблизившись к сцене, Хагбард показал охранникам, не пропускавшим посторонних, золотую карточку.
– Я должен сделать объявление, – твердо сказал он. Охранники разрешили ему подняться на сцену, попросив все же
дождаться окончания выступления. Но, увидев Хагбарда, Пирсон сразу подал «суперменам» знак, и музыка умолкла. Публика недовольно зароптала.
– Ну что ж, Хагбард, отлично, – сказал Пирсон. – А я гадал, покажешься ты когда-нибудь или нет.
– Добрый вечер, – обратился Пирсон к Уотерхаусу. – Как поживает моя девушка Стелла?
– С каких это, на хрен, пор ты называешь ее «своей девушкой»? – угрожающе рявкнул Уотерхаус.
– Кислота всего лишь раскрывает тебе глаза, Джордж. Она не творит чудеса.
И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
– Интересно, что за хреновина в этом чемодане, – пробормотал Диллинджер.
– Сейчас я его открою, – сказал Сол. – После этого нам всем придется принять противоядие. Оно у меня в машине.
Он наклонился и с усилием вытащил чемодан из окоченевших рук Кармела. Барни, Диллинджер и Маркофф Чейни напряженно следили за тем, как он возится с замками. Наконец чемодан открылся.
– Будь я проклят, дважды проклят, – глухо вымолвил Барни Малдун.
– Хагбард нас все время разыгрывает, – сонно говорит Саймон. (В Первом Бардо это неважно.) – Нацисты уже тридцать лет мертвы, и точка. Он вызвал нас сюда с одной целью: отправить в Трип. Ничего из озера не выходит. Все это моя галлюцинация.
– Что-то все-таки происходит, – горячо доказывает Мэри Лу, – но не имеет никакого отношения к озеру: это просто хитрая уловка, чтобы отвлечь нас от настоящей схватки между твоим Хагбардом и теми сумасшедшими музыкантами на сцене. Вот черт, если бы я сейчас не была под кайфом, моя голова работала бы лучше. Это как-то связано со звуковыми волнами; они усиливаются в воздухе. Никто не требует, чтобы мы поняли суть. Вся эта выдумка с озером нужна лишь для того, чтобы показать нам нечто реальное – то, что мы можем понять, или почти понять.
На черном личике Мэри Лу было написано, как трудно ее интеллекту сражаться с океаном неудобоваримой информации, поступавшей от органов чувств.
– Папа! – воскликнул Саймон, плача от счастья. – Скажи мне Слово. Ты должен его знать. Что это за Слово?
– Кетер, – блаженно отозвался Тим Мун.
– Кетер? И всё? Просто каббалистика? – покачал головой Саймон. – Разве это может быть так просто?
– Кетер, – твердо повторяет Тим Мун. – Вот здесь, в середине Малкута. Что вверху, то и внизу.
Я вижу престол мира. Один-единственный трон в двадцати трех футах от земли, украшенный рубинами, Розовым Крестом и Глазом, обвитый змеем, кусающим себя за хвост.
– Кто был этот приятный мужчина? – спросила Мэри Лу.
– Мой отец, – ответил Саймон, рыдая. – И, наверное, я больше никогда его не увижу. Скорбь не кончается никогда.
А потом я поняла, зачем Хагбард дал нам кислоту и почему ее постоянно употребляли ребята из «Уэзер Андерграунд» и «Мори-тури». Я начала умирать, чувствуя, что сжимаюсь в точку и приближаюсь к абсолютному нулю. Мне стало страшно, я схватила Саймона за руку и слабеющим голосом пробормотала: «Помоги». Если бы он сказал: «Сначала признайся, что ты коп, и тогда я тебе помогу», – я выложила бы ему все, но он лишь улыбнулся, ласково сжал мою руку и произнес: «Оно живое!» Так оно и было, точка начала излучать свет и энергию – мой свет и мою энергию, но еще и божественную энергию, и это было не страшно, она была живая и росла. Откуда-то ко мне пришли слова «всенаправленный ореол» (или это Хагбард беседует с Диллинджером?), я оглянулась и увидела, что Диллинджер раздвоился. Это и был ответ на вопрос: помимо Лже-Диллинджера, которого застрелили у кинотеатра «Биограф», было еще два Диллинджера-близнеца. Ноль равен двум, думала я, чувствуя, что наряду с ответами на вопросы, которые не давали покоя столь многим авторам, писавшим о криминальном прошлом Диллинджера (например, почему одни свидетели утверждали, что в тот день в 1934 году он находился в Майами, тогда как другие заявляли, что он в это время грабил банк в Восточном Чикаго и убил охранника; и, кстати, почему Хагбард сказал, что он якобы находится в Лас-Вегасе, хотя я своими глазами вижу его здесь в Ингольштадте), есть также некий абстрактный вечный ответ. Все пребывало в движении. Точка была одна, и из нее исходило всё, и это всё двигалось – звезда с мечами и жезлами, корона, которая одновременно была чашей и вращающимся диском, чистый белый свет, говоривший: «Я, Птах, пришел забрать тебя из Мемфиса на небо». Я помнила, что в Мемфисе копы зверски избили моего отца и заставили его поклясться, что он вернется в свой город и больше никогда в жизни не отправится на юг (как это сочетается с причиной, по которой я стала копом?), а Птах стал Зевсом, Иакхом и Вотаном. Однако все это не имело никакого значения, они все трое оказались далекими, равнодушными и холодными, не богами человечества, а богами над человечеством, богами пустоты, сверкающей и холодной, как бриллиант. Они кружились в одной точке, пока не превратились во вращающуюся свастику. Затем передо мной появилось лицо врача, который сделал мне аборт, когда я забеременела от Хасана ибн Саббаха Икса. Врач сказал: «Ты убила сына Божьего в своем чреве, чернокожая женщина», и я снова начала рыдать, а Саймон держал меня за руку и повторял: «Оно живое!», но я чувствовала, что нет и что именно я каким-то образом убила его. Я была Отто Уотерхаусом наоборот: я хотела кастрировать Саймона, кастрировать всех белых мужчин, но так и не сделала этого; и я продолжала бы кастрировать чернокожих мужчин, Я – Ужас Жизни в Смерти.
- Закройных дел мастерица - Валентин Пикуль - Историческая проза
- Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 3 - Вальтер Скотт - Историческая проза
- Пандемии и общество: социальные и политические последствия главных пандемий в истории человечества от «юстиниановой» чумы до ковида - Дмитрий Левчик - Историческая проза / Публицистика
- Верхом за Россию. Беседы в седле - Генрих Йордис фон Лохаузен - Историческая проза
- Конь Рыжий - Алексей Черкасов - Историческая проза
- Возвращение в эмиграцию. Книга вторая - Ариадна Васильева - Историческая проза
- Чудовища и герои - Алексей Березин - Историческая проза
- Под Екатеринодаром - Анатолий Алексеевич Гусев - Историческая проза / О войне
- Том 9. Истории периода династии Мин - Ган Сюэ - Историческая проза / О войне
- Том 8. Истории периода династий Сун и Юань - Ган Сюэ - Историческая проза / О войне