Форма входа
Читем онлайн Трилобиты: Свидетели эволюции - Ричард Форти
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Мимо нас проносится еще множество других трилобитов, но они так проворны, что мы едва успеваем заметить одну-две яркие черты, как они уже исчезли из виду. Вот Crotalocephalus (см. приложение рис. 19) с хвостом, похожим на коготь кошки с несколькими большими, изогнутыми шипами; за ним Dalmanites с длинным шипом на конце пигидия, похожим на копьевидное рыло марлина. Потом следует Scutellum (см. приложение рис. 21) — плоский, как камбала, но с огромным хвостом в форме ребристого веера: вильнул хвостом — и нет его. Гигантский Lichas почти такой же плоский, но глабель у него будто состоит из шариков, прямо как мыльные пузыри, а пигидий — с глубокими бороздами и пилообразными краями. Рядом с ними захоронены в мягком иле крошечные слепые роющие трилобитики по имени Shumardia (см. с. 267). Потом шипастый монстр — Сотига (см. приложение рис. 34): у него столько вздыбленных шипов, что шпагоглотатель проснется в холодном поту, приснись ему такое. И так маршируют они один за другим, один за другим.
Замыкает шествие некрупный трилобит Phillipsia (близкий родственник Griffithides, рис. 23 в приложении). Назван он в честь Джона Филлипса, чьи «Иллюстрации к геологии Йоркшира» (Illustrations of the Geology of Yorkshire, 1836) снискали ему право быть увековеченным в камне, так сказать. На первый взгляд этот трилобит не покажется таким уж примечательным, особенно по сравнению с тем театром абсурда, который нам только что показали. Но это кузен того самого трилобита, что по прихоти Томаса Гарди попал на утес Бини в северном Корнуолле. Он ползал во времена каменноугольного периода (330 млн. лет назад), смотрел на мир большими глазами-полумесяцами; весь его панцирь был испещрен выпуклыми бугорками, будто он болел палеозойской корью. Коревая сыпь не пощадила и суживающуюся глабель. Хвостовой щит очень большой, с глубокими бороздами. Может быть Гарди увидел на картинке именно этого, нарисованного Филлипсом трилобита из Йоркшира, и сохранил образ в копилке своей эклектичной памяти. Несколько родственных Phillipsia видов оказались последними существовавшими трилобитами, хотя в их устройстве нет ничего такого, что предвещало бы особую живучесть. Они продержались до пермского периода (260 млн. лет назад), пока окончательно не вымерли. И вот здесь парад протяженностью в 300 млн. лет завершается.
Теперь становится яснее, как можно потратить целую жизнь, пытаясь поймать несколько мгновений этого парада. Такая длинная-предлинная история, и только горсть скорлупок в нашем распоряжении! На каждое животное, которое нам удается рассмотреть во тьме истории, приходится десяток так и оставшихся в тени или оставивших лишь следы маленьких ножек на мягком иле. Однажды случайный попутчик в поезде удивленно спросил, как я могу день за днем ходить на работу, чтобы изучать трилобитов. Я думаю, ему казалось, что на свете существует трилобит в единственном числе, вроде как Мона Лиза, и что я каждый день прихожу в свой кабинет и его разглядываю, строю разнообразные гипотезы по поводу его загадочной улыбки… Мне пришлось объяснить, что, напротив, моя работа больше напоминает посещение бесчисленного количества галерей, обвешанных Монами Лизами, и что часто от изображения нам не остается ничего, кроме улыбки. И каждый раз, когда кончается одна галерея, за углом нас ждет следующая, а за ней еще и еще… и редко когда покажется ножка.
Существует некая курьезная выгода в том, что ты обитаешь в закрытом ученом сообществе, например в кругу трилобитчиков. Ты знаешь почти всех — как в большой семье. Как и в любой семье, бывают и ссоры, и разногласия, но в конце всегда побеждают семейная преданность и чувство локтя. Чарльза Дулитла Уолкотта семья почитает как отца-основателя; семья переживает за сошедшего с ума несчастного Джона Солтера или горюет по трагично умершему от преследований нацистов Рудольфу Кауфману. Это солидарность, которая выше и шире любых возрастов и любых национальностей. Не важно, куда вы отправляетесь; если вы столкнулись с «трилобитчиком», вам гарантирован дружеский отклик: не пройдет и десяти минут, как вы уже будете обмениваться названиями ископаемых, словно опознавательными знаками. Я помню, как в 1996 г. в середине зимы я прилетел в Алма-Атинский аэропорт в Казахстане. Я стоял снаружи довольно большого сарая, который считался международным терминалом. Подъезжали элегантные лимузины — не за мной, а за бизнесменами постсоветской эпохи, спешащими купить-продать нефть, или руду, или, насколько я слышал, собственную бабушку. Вскоре я остался один, стоял потерянный, и пар от дыхания закручивался в ночном воздухе. И тут я заметил вдалеке древний трабант. Колымага чихала и спотыкалась, точно в диснеевских мультфильмах, и, роняя, будто перхоть, ржавую пыль, добралась до меня и остановилась. Из окна высунулся, улыбаясь от уха до уха, сияя всеми золотыми зубами, мой коллега Михаил Аполлонов. «Я приехал!» — сообщил он значительный, хотя и совершенно очевидный факт. И уже через пару минут мы доверительно обменивались «трилобитовыми» сплетнями.
Глава 4.
Хрустальные глаза
Быть может, даже не стоит и задаваться вопросом, создан ли мир, чтобы было на что взглянуть, или глаза существуют, так как в мире есть на что посмотреть. Но если все же на мгновение задуматься, то неизбежность зрения отступает чуточку назад. Мир наполнен разнообразными сигналами, благодаря которым можно его узнавать: это запахи — химические сигналы, одновременно и тонкие, и вездесущие, это прикосновения, столь же чувствительные к форме, как и зрение, а может, и больше — ведь осязание нельзя обмануть маскировкой или зрительной иллюзией. Вообразите мир, в котором глаза так и не появились — ни у насекомых, ни у рыб, ни у млекопитающих, ни у человека. Это нетрудно — другие чувства возьмут на себя восприятие окружающего. Это будет мир прикосновений, мир щупиков, мир, где ненужные взгляды заменятся лаской. Подрагивание и извивы антенн станут дополнять с обязательностью каждое действие. Здесь эволюция пойдет по другому пути — будут отбираться те органы, которые тоньше других улавливают пролетающие молекулы. Нам и сейчас известны мотыльки, настолько чувствительные к феромонам противоположного пола, что на легчайший дух любовного партнера мотылек пролетает многие километры. В незрячем мире подобная чувствительность будет отбираться и культивироваться: это будет мир тонких нюансов, в котором нам с нашими грубыми лапами места не найдется.
У разумных животных разовьется язык, основанный на самых сильных ощущениях: красота станет слуховой, тактильной или обонятельной. Поэзия не будет воспевать бездонную тайну глаз, а волосы перестанут быть льняными: все эти зрительные сравнения отправятся в утиль. Взамен на первый план выдвинется текстура кожи, став первостепенным эротическим стимулом, или же естественный отбор как следует доработает набор запахов и химических аттрактантов, и тогда в ответ изменится язык, обретя такие метафоры, о которых можно только мечтать. Появятся симфонии запахов, Моцарты мускуса. Писатели возьмутся за обонятельные рассказы, поэты бросятся творить сонеты ароматов. Скульпторы передадут такие детали формы, какие смогут различить только пальцы, миллионы лет тренированные тактильной эволюцией. Слово «слепой» исчезнет вовсе.
Поэтому мне не верится, что наличие света неизбежно влечет появление зрения, просто именно по этому пути отправилась эволюция живого на нашей планете, улучшая и совершенствуя фоторецепцию одноклеточных организмов. Из множества выборов эволюция определила один — тот, что сделал мир видимым, и глаза трилобита служат «наглядным» доказательством этого выбора. Однажды свернешь на этот путь — обратной дороги нет, даже если у некоторых животных, не исключая и трилобитов, видимый мир снова исчез, канул во тьму. Сегодня известна группа генов, которые полностью организуют последовательность развития многоклеточных от эмбриона до взрослого животного. Это семейство HOX-генов, их обнаружили в ходе лабораторных исследований, и они — главные распорядители развития. Одни и те же гены определяют закладку головы и у саранчи, и у рыбы (или у кенгуру, или у человека). Ну не поразительно ли! Всей своей сутью наши тела помнят об этих генах, и корни их теряются в глубинах докембрийской истории, когда зарождались самые первые животные. У нас никогда в жизни не появятся генетические образцы трилобитов, но наверняка их развитие контролировалось тем же семейством HOX-генов, какое мы знаем у ныне живущих животных. Это предположение целиком и полностью основано на логике. Эмбриологи, разбиравшие клетка за клеткой развитие от яйца до оформившегося организма, научились окрашивать ткани таким образом, что видно, какие из них отвечают на сигнал конкретного гена. Именно поэтому стало известно, что развитие модельной мушки дрозофилы протекает так же, как и эмбрионов позвоночного. Иными словами, генетики обнаружили, что имеется список инструкций, регламентирующих порядок организации тела, неважно, чье тело конструируется. Из этого следует вывод, что гены-распорядители должны быть исключительно древними, они уже работали у последнего общего предка насекомых и позвоночных. А так как трилобиты — типичные членистоногие (они многоюродные кузены мушек-дрозофил), то разделение эволюционных ветвей произошло прежде, чем появились трилобиты. Последний общий предок членистоногих и позвоночных — у него имелся правильный набор генов развития — уходит глубже во времени, чем самые древние ископаемые трилобиты. Отделение членистоногих от общего с позвоночными ствола филогенетического дерева — одно из древнейших событий в эволюции животных, и, вероятно, членистоногие ближе к моллюскам, чем к позвоночным. У нас не получится с легкостью измыслить того отдаленного предка, скорее всего, мы так и не узнаем, как он выглядел. Нам только известно, что он был небольшим и не оставил после себя ископаемых остатков. Тем не менее в память о нем определенные клетки эмбриона формируют голову, другие клетки узнают, где перед и где зад и как клеткам сообразно сложиться в тело. Они неумолимо следуют чертежу, предуготовленному еще в древнейшей древности. Так и представляешь, как по этому плану складывался растущий трилобит: мозг заключался в передний конец тела, в голову, а вот появляются и глаза, конечно же, по указке все той же инструкции[17]. Потому что глаза тоже имеются в этой инструкции. По всей видимости, образование глаза начинается с одинакового импульса, будь то рыба, муха или человек. По ходу деления и специализации клеток в эмбриональной истории настает такой момент, когда начинают дифференцироваться глаза. Они берут начало от группы клеток, которые сперва многократно делятся. Конечный продукт, глаз, может сильно различаться у разных животных — это и фасетчатый глаз насекомого, и глаза с линзами, как у позвоночных, но первый посыл — команда «Сделай глаз!» — одинаков для всех. Язык генов, встроенный в самую сердцевину организации многоклеточного животного, — это эсперанто биологического конструирования, его понимают все в этом вавилонским столпотворении многоклеточной жизни. Глубоко запрятанные гены развития предлагают организующую основу, которая предшествовала появлению всего того разнообразия, каким так богат сегодняшний мир: чтобы уяснить эти глубокие основы, приходится убирать одно за другим все различия, пока не обнажится чистое предковое сходство. У глаз такое нашлось. Возможно, подобная глазная демократия простирается до самых плоских червей, мелких организмов с клиновидной головкой, которые во множестве обитают в любых влажных местах, в почве и под камнями. Многие читатели знакомы с ними, вероятно, только по хитроумному шифру на одной из замкнутых на себя многомерных конструкций М. С. Эшера. На этой картине (имеется в виду картина «Плоские черви») черви переплетаются в геометрических пространствах, становятся все меньше и меньше, пока не превращаются в абсурд. Это один из излюбленных плакатов в продвинутых биологических классах. У этих червей удивленный вид — стоит лишь взглянуть на выражение их глаз, — так, пожалуй, и должно быть у жертвы столь изощренных геометрических упражнений. Многие биологи помещают плоских червей (разные их группы) близко к общему предку высокоорганизованных многоклеточных. Следовательно, общий предок трилобита и, например, вагоновожатого был маленьким, плоским беспозвоночным с крошечными зрительными пятнами. Поэтому логично, что и наши глаза, и глаза плоского червя начинали развиваться, следуя сходной побудительной команде.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Трилобиты: Свидетели эволюции - Ричард Форти бесплатно.
Похожие на Трилобиты: Свидетели эволюции - Ричард Форти книги
- Эволюция кооперации и альтруизма: от бактерий до человека - Александр Марков - Биология
- Величайшее Шоу на Земле: свидетельства эволюции - Ричард Докинз - Биология
- Лестница жизни - Ник Лейн - Биология
- Мутанты. О генетической изменчивости и человеческом теле. - Арман Мари Леруа - Биология
- Аналогия - Борис Медников - Биология
- Вселенная внутри нас: что общего у камней, планет и людей - Нил Шубин - Биология
- Разные. Мужское и женское глазами приматолога - Франс де Вааль - Биология / Психология
- Удивительная палеонтология - Кирилл Еськов - Биология
- Систематика и эволюция (Критика исторического понимания системы организмов) - Александр Любищев - Биология
- Жизнь животных. Рыбы и амфибии - Брем Альфред Эдмунд - Биология