Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Себе тоже! — потребовал Петр.
— Лью! Лью! Только успокойся, милок.
Бутыль в руках Зинаиды ходила ходуном. Струя самогона лилась мимо рюмки, падала на стол и руку Петра. Он не замечал и не чувствовал этого. Боль о погибших, растерзанных в застенках гитлеровцев товарищах, и лютая ненависть к предателю Струку терзали ему душу. После второй кружки самогона стены, мебель и Зинаида поплыли перед глазами: калейдоскоп лиц живых и мертвых стремительно набирал скорость и закручивался в огромную бездонную воронку — он провалился в нее.
Очнулся Петр от боли — спазмы перехватили горло, и открыл глаза. Полоска света, сочившегося через неплотно задернутую штору, упала на лицо — это Зинаида спозаранку растопила печку и разогревала мешанку для теленка. Тряхнув головой, он, нетвердый на ногах, вышел в горницу. Его вид говорил сам за себя.
— Выпей рассольчика, Петро Иваныч. Выпей, сразу полегчает, — отложив кочергу в сторону, захлопотала вокруг него Зинаида.
Петр пил до тех пор, пока не прошли сухость в горле и дрожь в пальцах, а затем возвратился к себе в комнату. Отлежавшись, принялся приводить себя в порядок: выбрился до синевы, поменял подворотничок на гимнастерке и после завтрака, полный решимости, он направился в Особый отдел. Дежурный — им оказался Семенов — без задержек проводил в кабинет Рязанцева. Тот, несмотря на ночную поездку к линии фронта, как всегда, был подтянут и, крепко пожав руку, предложил:
— Проходи, Петр Иванович, присаживайся, почаевничаем!
— Спасибо, Павел Андреевич, я позавтракал, — отказался Петр.
— Присаживайся, присаживайся! По тебе вижу, разговор предстоит серьезный.
Петр промолчал, присел на табурет, положил на стол папку и замялся, не зная с чего начать. Рязанцева пододвинул ее к себе и, стрельнув в него испытующим взглядом, спросил:
— Изучил?
— Лучше бы не читал! До их пор тот бой у моста стоит перед глазами.
— Да-а-а, попали вы в мясорубку, — посочувствовал Рязанцев.
— Не то слово.
— А все из-за одного мерзавца. Но этого могло и не быть, если бы…
— Павел Андреевич, я не пацан! Я все понимаю! — перебил Петр и, потупив взгляд, обронил: — Извините за вчерашнее, вел себя, как последняя…
— Перестань!
— Обещаю, заднего хода не будет! Я пойду на задание!
— Другого ответа я от тебя не ожидал, — в голосе Рязанцева зазвучали теплые нотки, и суровые складки, залегшие у губ, разгладилась. Он деловито зашелестел документами, нашел лист со списком сотрудников абвергруппы 102 и данными, которые удалось собрать контрразведчикам, и, потрясая им в воздухе, спросил:
— Что скажешь об этом зверинце?
— Клейма негде ставить! Ненавижу! Попадись мне, убил бы на месте! — заявил Петр и грозно сверкнул глазами.
— А вот это для разведчика уже плохо. Ненависть — плохой советчик. Запрячь ее подальше!
— Как? Понимать — понимаю, а сделать… — и Петр развел руками.
— Надо, Петр Иванович! Абверовцы — они, как те собаки: чужака за версту чуют.
— Ну вот, а мне с ними в одной стае бегать, да еще подвывать. На этом и боюсь сорваться.
— С таким настроем — да, но… — Рязанцев задумался, а затем огорошил: — Помнишь, в сороковом тебя вызывали в Особый отдел по недостаче на складе ГСМ? — и, не услышав ответа, спросил: — Что тогда было на душе?
Петр помрачнел и глухо обронил:
— Не хочу даже вспоминать.
— А все-таки?
— Честно?
— Конечно!
— Я бы таких, как Рохлис, и близко к органам не подпускал!
— Всяко бывает, как говориться, в семье не без урода. Но дело не в нем, а в тебе. Так все-таки, что думал? — возвратился к своему вопросу Рязанцев.
Петр замялся.
— Ну, говори-говори, дело-то прошлое, — мягко, но настойчиво подталкивал его к ответу Рязанцев.
— Враги пробрались в советскую власть, чтобы веру в нее у народа подорвать.
— Та-а-ак, с врагами понятно, а как с властью?
— В каком смысле?
— В прямом. Что о ней думал?
— Э-э-э, — не знал, что сказать Петр.
— Наверно, обида была? Ты ей верно служил, а она тебя под трибунал.
— Не, Павел Андреевич, я ее с Рохлисом не путал.
— Оставь его в покое! Если думаешь, я старое решил ворошить, то ошибаешься.
— Павел Андреевич, о чем вы? У меня этого и в мыслях нет! Вы меня, можно сказать, с того света вытащили. Я вам по гроб обязан! Я…
— Перестань! Речь не обо мне, а о том, как тебе выполнить задание и живым вернуться. А для это надо с одним важным вопросом разобраться.
— Каким?
— Скажу, но сначала ответь: как ты относишься — нет, не к Рохлису — с ним все понятно, а в целом к органам?
— Н-у-у, как и все.
— Это не ответ. Боялся? Ненавидел? Ну, уж точно, не любил, — продолжал допытываться Рязанцев.
Петр смешался и, опустив глаза, невнятно пробормотал:
— А за что вас любить. Я…
— Давай-давай, дальше.
— По правде говоря, ничего хорошего я от вас не видел. Не успело заглохнуть дело по ГСМ, так меня с другого конца зацепили. Бойцы на складе языками чесали, а опер им антисоветскую агитацию начал шить. Я уж не говорю про Макеева. Этот меня с ходу в шпионы записал! Если бы не вы, то червей бы уже кормил!
— Выходит, тебе не за что нас любить? — заключил Рязанцев и следующей фразой снова поставил Петра в тупик: — А уж ненавидеть нас и советскую власть причин было более чем достаточно.
— Как?! Вы что?!
— Вот тебе и решение проблемы с абвером.
— То есть… — Петр осекся и в следующее мгновение, просветлев лицом, воскликнул: — Павел Андреевич, я все понял! На этом строить легенду!
— Совершенно верно! Ничего не надо накручивать, только боком выйдет! Будем идти от жизни.
— А если сюда еще Макеева приплести, то точно поверят.
— Плети-плети. И не стесняйся костерить нас на чем свет стоит, — с улыбкой произнес Рязанцев и предложил: — А теперь чайком побалуемся.
В тот день к обсуждению операции они больше не возвращались. Рязанцев дал Петру время отдохнуть и как следует осмыслить ситуацию. Но гибкий и изобретательный ум разведчика не знал покоя: утром он предложил Рязанцеву легенду внедрения в абвер. Опытному контрразведчику в ней почти ничего не пришлось исправлять. В оставшееся до заброски время Петр с Кулагиным занялись изучением маршрута выхода в расположение гитлеровцев и доработкой способов связи.
12 января Рязанцев доложил в Особый отдел фронта о готовности зафронтового агента Гальченко к участию в операции «ЗЮД» и уже вечером получил разрешение на ее проведение. В ночь с 14 на 15 января Петр под видом дезертира-перебежчика перешел линию фронта. Его появление в блиндаже гитлеровцев вызвало переполох. Мордастый фельдфебель схватился за автомат, остальные застыли свечками и таращились, как на страшное приведение, обросшее густой щетиной и оттого имевшего еще более зловещий вид, русского старшего лейтенанта.
— Сталин капут! — произнесен Петр и, появившаяся в его руках листовка-пропуск, которые с самолетов разбрасывались над позициями 6-й армии, вывела гитлеровцев из ступора. Фельдфебель опустил автомат и тупо уставился на него — живые советские офицеры не каждый день появлялись в блиндаже. В следующее мгновение чужие руки обшарили карманы Петра, а затем развернули лицом к керосиновой лампе.
— Сталин капут! — снова повторил он и с напряжением ждал, что последует дальше. Фельдфебель наклонился к прыщеватому щуплому солдату и что-то сказал тому. Солдат подался к оружейной пирамиде, выдернул автомат и, ткнув стволом в спину Петра, приказал:
— Шнель!
Они выбрались из блиндажа, прошли по лабиринту траншей, затем долго продирались через густой кустарник, когда, наконец, впереди, в призрачном лунном свете, не показались нахохлившиеся под снежными шапками строения — контора бывшего шахтоуправления «Славянскуголь». В ней размещался штаб. Цепь постов на подступах, дзот на въезде во двор, несколько машин и самоходка, стоявшие под маскировочным покрытием, подтвердили догадку Петра. Здесь, в одном из кабинетов, должна была решиться дальнейшая судьба его и операции.
Шло время, а его продолжали держать в коморке подвала. Холод безжалостно терзал окоченевшее тело. Спасаясь от него, Петр энергично тер руками лицо и приплясывал на месте, но это не спасало. Мороз усиливался, и, казалось, начала стыть не только кровь в жилах, но и мысли.
«Скорее бы все закончилось! Скорее!» — думал Петр и прислушивался к тому, что происходило в подвале. Как сквозь вату, до него донесся лязг засова, скрип двери: в проеме возник часовой и повел стволом автомата. Петр подчинился, на непослушных ногах протащился по длинному коридору и поднялся на этаж. В лицо ударила струя теплого воздуха, и он жадно вдохнул. Холод, тисками сжимавший горло и грудь, отпустил, туманная пелена, застилавшая глаза, рассеялась, и перед ним возникла обитая железом дверь. Он перешагнул порог и оказался в просторном кабинете, когда-то принадлежавшем директору шахтоуправления. Об этом напоминали настенные часы и массивная настольная подставка с шахтерской символикой. В кабинете находилось трое: майор, капитан и невзрачный субъект в гражданском костюме — переводчик.
- СМЕРШ. Без легенд и мифов - Николай Лузан - Военное
- Фельдмаршалы XVIII века. Петр Ласси, Христофор Миних, Александр Бутурлин, Яков Кейт, Петр Салтыков - Михаил Мягков - Военное
- Вторая мировая война. Хроника тайной войны и дипломатии - Павел Анатольевич Судоплатов - Биографии и Мемуары / Военное
- Блицкриг: как это делается? Секрет «молниеносной войны» - Юрий Мухин - Военное
- Очерки истории Всероссийской Чрезвычайной Комиссии (1917—1922 гг.) - Павел Софинов - Военное
- Лихолетье: последние операции советской разведки - Николай Леонов - Военное
- Шесть лет с Лениным. Записки коменданта Кремля (сборник) - Степан Гиль - Военное
- Разведчики-нелегалы СССР и России - Николай Шварёв - Военное
- Кровавый плацдарм. 49-я армия в прорыве под Тарусой и боях на реке Угре. 1941-1942 - Сергей Михеенков - Военное
- Сто великих операций спецслужб - Владимир Антонов - Военное