Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И она действительно по дороге стала обрастать: к ней присоединился корвет «Оливуца» — из Камчатской флотилии, затем барк российских колоний в Америке «Меньшиков» — из Ситхи.
Спешно стягивали свои рассеянные по всему Тихому океану корабли французы и англичане.
— Что-то ты стал часто задумываться, мой дорогой? — спрашивала, наклонясь к Геннадию Ивановичу, жена, любовно проводя по его волосам когда-то нежной, надушенной, мягкой, а теперь загрубелой ладонью.
— Да-с, Екатерина Ивановна, верно: чувствую, заваривается каша раньше времени — больше передышки, видимо, не получим… А ни в одном месте ничего еще не окончено, все начала, затеи, но ни людей, ни средств. Особенно беспокоит, конечно, Сахалин, на котором этот трусливый и ленивый тюфяк, да еще беспомощный, брошенный на произвол судьбы твой любимец Бошняк… Как он там изворачивается?..
— Извернется, — успокаивала Екатерина Ивановна. — Да он и не один, там «Николай».
— «Николай»-то хорош: он снабжен, а вот, если этот дурень отправил в Императорскую «Иртыш» в чем мать родила, что тогда? Соберется сто человек: где будут жить? Чем питаться? А с него станется.
— Не идет сюда, значит, зазимовал в Аниве, — успокаивала Екатерина Ивановна, но как-то без убеждения. Она тоже чувствовала неладное.
— Должны бы быть давно уже какие-нибудь известия о Путятине. И вот еще… Зима какая-то ранняя, и уж очень снежная.
Действительно, еще только половина октября, а домик начальника экспедиции занесен снегом, и уже за окном упражняются, набирая силу, ранние вьюги.
Морозная бесснежная погода распространялась к югу по всему проливу. Бошняк, звеня осколками тонкого пока ледяного припая, бросил исследование берегов и с превеликим трудом пробирался обратно.
Приходившая в Де-Кастри в начале октября из Нагасаки от Путятина винтовая шхуна «Восток» запаслась на Сахалине бошняковским углем и через несколько дней ушла, разминувшись с Невельским. Видал ее только зимовавший на посту мичман Разградский.
А в Императорской гавани события перебивали друг друга: еще не успел устроиться здесь «Николай», как гавань уже покрылась льдом. Вынужден был здесь бросить якорь и захваченный зимой «Иртыш», с обессиленной от трудных переходов командой, без продовольствия и без зимнего снаряжения. Предстояла длинная, холодная и голодная зима… Сообщение с Петровским до весны было прервано.
Сутолока устройства на месте и мелькнувший, как метеор, короткий визит путятинской шхуны «Восток» на момент отвлекли зимовщиков от тяжелых дум: казалось, навестили самые близкие родные. Да так оно и было. Бошняк встретился с Чихачевым, заразившим своей неисчерпаемой энергией и жизнерадостностью всю молодую, но уже видавшую виды компанию. Командир шхуны Римский-Корсаков сумел создать у себя сплоченную семью моряков, цепко державшихся друг за друга…
— Какой же может быть тут разговор? — сказал он, внимательно слушая доклад Чихачева о бедственном положении зимовщиков. — Рассчитайте, через сколько дней доберемся до первого населенного пункта, оставьте для нас самый скупой паек, спросите команду, согласны ли недельку поголодать, а все остальное — вам. Да, кстати, — добавил он после некоторого раздумья, — можно вынуть стекла из наших окошек и иллюминаторов, вы же строитесь. А нам только как-нибудь добраться, ведь на юг идем! — И вслед повернувшемуся Чихачеву: Отдать им все зимнее, кроме самого необходимого для нас.
И тут же сам подумал с негодованием: «Ну и дубина же этот самый Буссе!» — и покачал головой.
Проводив «Восток» с его дружной, спаянной семьей, Бошняк низко опустил голову и побрел домой. Положение его, как начальника Константиновского поста, угнетало. И впервые он почувствовал себя неудовлетворенным и работой и положением: сказались непосильные лишения, сказалась тоска по брошенному уюту и мирной жизни, сказались, наконец, его двадцать три года! Как назло, захворали еще двое людей…
А ведь зима еще впереди!
— Надо бороться до конца, — пытался подбадривать он себя.
Ехать в Петровское соседние маньжчуры отказались, отказались даже назначить плату: на нартах не поедешь — снегу нет, собак кормить в дороге нечем, не приготовлено, для лодки вместо воды — лед, пешком — замерзнешь… Словом, куда ни кинь, ничего не выходит. И, однако, как только выпал снежок, изгнанный майором Буссе с Муравьевского поста старый поручик Орлов не стерпел, нагрузился письмами и побрел в Петровское — все равно умирать… Побрел по еще недостаточно замерзшей тундре, по ломающемуся под ногой ледку на обширных лужах и стремительных, еще не замерзших холодных ручьях.
Цинга в Константиновском вспыхнула уже в ноябре, а в конце декабря на работу выходило только пять человек. Команда «Иртыша» скученно ютилась в построенной из свежесрубленного леса избенке, сырой и холодной, но все же это было лучше, чем давший течь корабль, не имеющий печей. Команда «Николая» отказалась покинуть корабль и устроилась в камбузе около печурки.
Стреляли ворон и с отвращением ели — все-таки свежатинка. Изредка удавалось поймать рыбу.
В январе стали умирать…
«У нас все благополучно, — с горькой иронией сообщал Невельскому Бошняк, — здоровых ни одного! Очень сожалею, что Н. В. Буссе не видит всех последствий своей эгоистической ошибки. Только надежда на бога да на скорую от вас помощь нас все еще воодушевляет и поддерживает…»
А в занесенном снегами Петровском жилось в эту зиму неплохо. Осенью приехал из Петропавловска через Аян брат Екатерины Ивановны, моряк. Удалось хорошо снабдить продовольствием и теплым платьем Николаевский и Мариинский посты. Люди были сыты, здоровы. Ходко шла стройка. Невельской мечтал с первыми днями навигации получить корабль и разбросать военные посты до самой Кореи: требовал от Муравьева винтовую шхуну для исследований лимана, наметил ряд новых экспедиций…
А в сердце было неспокойно: все ли благополучно в Императорской гавани, откуда известий все не было? Наконец не выдержал и 15 декабря послал туда мичмана Петрова, наказав ему на всякий случай вернуться в Мариинск, если встретит почту, и в Мариинске сменить Разградского.
К Новому году обычный семейный съезд на Петровской кошке не состоялся.
Полумертвый Орлов добрел до Петровского 10 января… Известия, им доставленные, ошеломили Невельского. Слушал он Орлова молча, оживившись лишь в момент, когда узнал о том, что шхуна испытала в походе сахалинский уголь и что он оказался прекрасного качества. Прослушал молча и рассказ о трагедии «Николая» и «Иртыша», только сжал кулаки и процедил сквозь стиснутые зубы: «Скотина!»
- В дебрях Центральной Азии - Владимир Обручев - Путешествия и география
- Путешествия к Лобнору и на Тибет - Николай Пржевальский - Путешествия и география
- Тайна золотой реки (сборник) - Владимир Афанасьев - Путешествия и география
- Иван Грозный. Двойной портрет - Роберт Виппер - История / Прочая научная литература / Путешествия и география
- Михoля - Александр Игоревич Грянко - Путешествия и география / Русская классическая проза
- Вокруг света на мотоциклах - Эван МакГрегор - Путешествия и география
- Финляндия - Андрей Шилов - Путешествия и география
- Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести - Владимир Маркович Санин - Путешествия и география / Советская классическая проза
- Томек на тропе войны - Альфред Шклярский - Путешествия и география
- По Южной и Центральной Африке - Эмиль Голуб - Путешествия и география