Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Юрген, забери эту сумку с кассетами. Вон та, синяя. Ты знаешь, я очень за бабушку переживаю, он найдет ее и сделает ей что-нибудь плохое. Я должна к ней съездить. Ее надо предупредить и защитить. Я ей письмо написала, но все о себе, а ей ведь угрожает большая опасность, чем мне. Про тебя он ничего не знает, если ему мать не сказала. А про бабушку он знает, что идти мне, кроме нее, некуда. Мы хотя и забрали все фото и адреса, найти ее все равно можно.
– Правильно ты мыслишь. Можешь ты ее на чей-нибудь телефон пригласить, чтобы она не из своей квартиры разговаривала? Эти предосторожности может быть и чересчур, но кто его знает.
– Можно позвонить Рико. Он ее к ним позовет.
– Прекрасно, но ты не должна ей говорить, где ты находишься.
Прерываю излияния Рико по поводу того, что я наконец-то появилась и что он так рад. Прошу его, чтобы он сходил к бабушке и позвал ее к ним. Через пятнадцать минут на наш звонок отвечает бабушка.
– Бабуля, у меня сейчас уже все в порядке, а у тебя из-за меня могут быть большие проблемы. Я боюсь за тебя. Я отдаю трубку деду. Ты его, пожалуйста, слушайся.
Юрген берет у меня трубку и договаривается с ней о встрече на завтра.
Потом мы сидим с Юргеном у меня в комнате. По его просьбе я рассказываю ему, где живет бабушка, где работает. Я подробно описываю, что это за дома и кто там еще проживает, и на кого можно было бы еще положиться. К нам присоединяются Марта и Виви, но я не хочу, чтобы участвовала мать. Меня удивляет быстрый ум Марты. У нас выстраивается план действий. Я уверена, что Рико и Фриди справятся с отведенными им ролями.
Июль – август
День за днем уходил в прошлое, оставляя свои следы в реалиях, которые хоть и подвержены воздействию времени, но не столь скоротечны. Я обрастала кипами учебников благодаря энергии Виви. Была уже и договоренность с гимназией, и программа лежала на моем столе, и легенда моя, которую не один раз на «общем совете стаи», по определению Виви, прокрутили и отточили, была запущена все той же Виви. Мой живот рос тоже. Все лето моя жизнь, собственно, протекала в саду за домом.
Исключением были дни, когда приходили рабочие подштукатуривать и побелить в комнатах наверху. Там, на втором этаже, еще четыре комнаты. Они большие и светлые. Но в них долго никто не жил, и теперь их ремонтировали, чтобы к появлению детей они были в порядке. Пока маляры работали, я сидела у себя, не выходя. В один из таких дней мне вдруг постучали с внутренней стенки живота. Это означало, что там действительно кто-то живет. А сейчас он подает сигнал, что хочет со мной общаться. В этот вечер мы по обыкновению ужинали втроем. Мать больше жила у сестры, снимавшей небольшую квартиру в одном из ближайших городков. Виви преподавала там в гимназии, заменяя коллегу, ушедшую в отпуск по уходу за ребенком.
Беременность очень изменила мать внешне. Она располнела, коротко подстригла волосы и перекрасила их в ярко-рыжий цвет. Я считала, что эти изменения никак не улучшили ее внешний вид, но, по ее словам, знакомые ее не узнавали.
Как только я появилась к ужину, Юрген, в полглаза глянув на меня, спросил:
– Ну что, стучит?
– Стучит.
Марта, глядя на мою расплывающуюся от уха до уха улыбку, тоже улыбнулась:
– Теперь у тебя есть собеседник.
Я очень любила эти ужины втроем. Точнее сказать, беседы обо всем после ужина. Юрген время от времени начинал меня экзаменовать по пройденным темам, и, если я чего-то не знала, он примирительно говорил:
– Я понимаю, скорее всего, этого нет ни в программе, ни в учебнике, но образованный человек это знать обязан. И начинал рассказывать, причем рассказ по фундаментальности больше был похож на университетскую лекцию. Особенно меня восхищали его лекции-беседы по биологии и химии. В моих учебниках такого не было. В его изложении скудные абстрактные таблицы биологических или химических систем становились органичным отражением научной мысли.
Мы много спорили, особенно на темы истории, оценивая иногда очень по-разному события прошлых веков, но всегда приходили к консенсусу. Политические оценки нашего времени были у нас подчас диаметрально противоположны. Из учебника было ясно, что наше государство правовое, демократичное и свободное; и что свободная пресса тому один из гарантов. Я разделяла это мнение. Однако, меня ставили в тупик его заявления такого рода:
– Да, действительно пресса у нас свободная, но свободная она только от совести и от собственного мнения. Но ты учи, что там стоит в учебнике, тебе сдавать, потом разберешься, что почем. А то ляпнешь на экзамене не то, что в учебнике, и останешься без абитура. Вот тебе и свобода мнений будет. Да и понимать должна, что двойная мораль – основной принцип наших политиков.
– Неужели в нашем государстве нет честных людей?
– Есть. Только их к микрофону те из власти не допускают. Они ведь определяют, кто его получит. Для этого журналист должен экзамен сдать на отсутствие собственного мнения и умение сказать то, что от него ждут те, кто у кормила власти. Сама понимаешь кормило не только руль, но и кормушка.
Такого рода дискуссии меня пугали и запутывали.
Его же рассказы об истории меня завораживали, но не той истории, которая скаредно и схематично изложена в учебниках. А истории, складывающейся из дней жизни отдельных личностей. Их судьбы, причудливо переплетаясь, вливались в единый поток времени, обезличивающий, уносящий всех стремительно в прошлое от происходящего сиюминутного. И сам этот момент, как и последующие, обречен мчаться в мутном потоке истории назад.
Ничуть не меньше меня захватывали рассказы Юргена о времени и событиях, участником которых он был, и как события эти повлияли на судьбы наших с ним родных.
Он был младшим братом отца Виви и моей матери, врач по профессии. А брат его Лукас, дед мой, будучи еще совсем молодым священником, в одной из своих проповедей сказал, что Иисус Христос призывал любить своего ближнего – человека, и неважно какого он происхождения и какой он национальности. Один прихожанин донес в гестапо. Моего будущего деда должны были отправить в концентрационный лагерь, но дело было уже в начале 1945 года, поэтому заменили отправкой на Восточный фронт. Только Восточный фронт был уже в Германии, так что далеко он не уехал, был ранен в Берлине. Конец войны застал его в госпитале. После госпиталя оказался на несколько месяцев в лагере. Когда вышел, вдруг выяснилось, что Германию поделили на демаркационные зоны. Он оказался в восточной ее части. Добрался до Берлина и оттуда перебрался в английскую зону, не то чтобы по политическим убеждениям, это его и не интересовало, а чтобы оказаться поближе к дому.
Вместо дома и церкви нашел одни руины и ни души вокруг. Только бомбы неразорвавшиеся торчали. Есть хотелось. Пошел к морю, там что-нибудь съестное найти вероятность все же больше. Издалека увидел лежащую на песке фигуру. Сначала подумал – погибший ребенок. Решил похоронить хоть в песке. Подошел, оказалось, девушка, еще живая. У него последний сухарь на самый черный день в заплечном мешке был. Он еще в Берлине свой золотой крестик с груди выменял у одного американского солдата на пачку сухарей и на коробок спичек. Он ей сухарик отдал, к себе прижал, отогрел. Так вместе и остались. Двое – не один. Постепенно и люди стали появляться. Лукас стал рыбу ловить и продавать. Дом построили, хоть и маленький, дочка родилась. Школу организовал для ребятишек. Биргит, как солнышко, только начала лепетать, а уже второй в животе ногой бил. Жизнь потихоньку стала налаживаться. Но однажды уплыл Лукас на баркасе в море со своими товарищами по рыбной артели, а назад никто не вернулся. Виви родилась через два месяца после гибели отца. Для Беате и девочек началось тяжелое полуголодное время. Трудно сказать, как бы все вышло. К счастью, Юрген случайно встретил земляка, и тот рассказал ему о брате и его семье.
Юрген хотя к этому времени еще не кончил учебу в университете, но семью брата поддерживал, как мог. Предлагал Беате с девочками в Гамбург переехать, вместе все же легче выживать, но она отказалась – ждала, вдруг Лукас вернется, а в доме никого. Пришлось Юргену в тех краях после окончания учебы поселиться. Нашел место, где их дом стоял. Этот дом построил еще его прапрадед. Дом был разрушен в Первую мировую войну и после заново отстроен. Во время Второй мировой войны весь поселок полностью был сметен с лица земли бомбардировками. Англичане бомбили систематически, каждую ночь сбрасывая бомбы, когда летели бомбить Гамбург, так и на обратном пути, все, что оставалось, выбрасывали сюда же. Не то что не оставив ни единого дома, но и руины сравняли с землей.
Юрген начал дом отстраивать. Нет-нет да всплывет неразорвавшаяся бомба и очень много фосфора вокруг.
Поселок построили ближе к морю те, кто после войны уцелел, но пришла большая волна и смыла все рыбацкое поселение; после этого дом Юргена стоял долго изолированным от всего мира. Последнее время дома стали расти в округе как грибы после дождя и уже все ближе и ближе подходили к дому Юргена.
- 36 и 6. Часть 2 - Елена Манжела - Русская современная проза
- Zевс - Игорь Савельев - Русская современная проза
- Искусство скуки - Алексей Синицын - Русская современная проза
- В поисках Бога - Алгебра Слова - Русская современная проза
- Героиня второго плана - Анна Берсенева - Русская современная проза
- Поспорил ангел с демоном - Анатолий Ярмолюк - Русская современная проза
- Осколок - Юрий Иванов - Русская современная проза
- Бутырка. Тюремная тетрадь - Ольга Романова - Русская современная проза
- Любовь без репетиций. Две проекции одинокого мужчины - Александр Гордиенко - Русская современная проза
- Проза Дождя - Александр Попов - Русская современная проза