Рейтинговые книги
Читем онлайн Сердце акулы - Ульрих Бехер

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 26

Спустя некоторое время она прошептала:

— Ты знаешь, Херувим...

— Да?

— Ты знаешь, ведь после нашей свадьбы я ни разу не спала с мужчиной.

— Ого! А я, что ли, не мужчина?

— Нет, конечно. Ты Херувим. До того, как мы познакомились с тобой, я встречалась с Николаусом Арпом.

— Встречалась! Ты спала с ним.

— Тогда все думали, он станет великим скульптором.

— Да уж, думали.

— После нашей свадьбы я ни с кем не спала. Никогда, ни разу.

— А между прочим, совсем недавно ты собиралась от меня удрать.

— Удрать? От тебя?

— Нуда. С аптекарем Гижоном.

— Ты что,спятил?

— Ты сказала... Сейчас вспомню... «Однажды я сбегу от тебя с Диким Охотником». А Диким Охотником на Масленице был аптекарь Гижон. Он здорово танцевал соло. Неужели не помнишь?

Но вместо ответа Ангелус услышал лишь ровное дыхание. Она спала, прильнув к его сердцу. А он, Ангелус Туриан, долго еще лежал без сна. Он смотрел на слабые отблески далекого огня, проникавшие сквозь щели в ставнях, прислушивался к гулкому беспокойному ворчанию, сумбурным голосам и нечленораздельной речи, бормотанию, хрипу, мычанию и всхлипам. Уже засыпая, он мельком подумал, что там, в вышине, среди мерцающих огней и вспышек, происходит ссора, словно в приюте, который поместили почему-то на высокой башне маяка, ссорятся глухонемые.

[б]

— Это вам надо к Фаро Веккио, — сказала толстая старуха хриплым со сна голосом, — к старому маяку. Бартолино покажет дорогу за шестьсот лир, я внесу их в счет.

Они вышли из дому в начале пятого, после того как заспанная хозяйка подала им плотный завтрак, состоявший из кофе с молоком и козьего сыра, и собрала провиант: хлеб, колбасу, апельсин, фляжку с граппой — «пригодится». Как было условлено, их уже ждал один из ее внуков, судя по росту семилетний парнишка, одетый в некое подобие укороченной рясы капуцина. Но когда зеленый свет сигнального лодочного фонаря, которым размахивал паренек, упал на его смуглое личико, то оказалось, что он выглядит значительно старше, лет на двенадцать.

— Бартолино пятнадцать, — объяснила старуха, — мал, да удал.

Карлик был обут в крестьянские башмаки, в которых он двигался поразительно быстро, порой бесшумно подпрыгивая, и свет от его фонаря-светлячка то пропадал, то появлялся снова. По тропинке, проложенной в вулканическом шлаке, они шли вдоль моря, и пепел слегка шуршал под ногами.

Миновав развалины старого маяка, карлик, по-прежнему сохраняя молчание, взял влево и повел их наверх, подавая знаки фонариком. За ним, так же молча, следовала госпожа Туриан, шагая уверенно, как бывалая альпинистка. Арьергард составлял Ангелус. Когда они поднялись на высоту триста метров, он в первый раз посмотрел вниз.

На море сверкали бесчисленные огоньки, словно созвездия. И только хорошенько приглядевшись, можно было различить, что они движутся: ловцы полипов. А прямо над головой то появлялись, то исчезали звезды.

«Странно! — подумал он. — Все вещи пребывают в непрестанном движении, даже если мы думаем, будто они находятся в состоянии покоя. Вот и я, микрокосм, называемый А. Туриан, в данный момент совершающий ночной переход к вратам ада, художник, близкий к абстрактному искусству, из города, где сошлись три народа, вот и я тоже двигался уже за девять месяцев до своего рождения и по сей день нахожусь в движении, даже во сне, и это движение прекратится, лишь когда я умру».

Именно в этот миг его вдруг кольнуло подозрение: она тащит меня туда, на гору, чтобы померяться силой.

И не только эта земля и это небо умрут, угаснут постепенно, а в конце концов так же неожиданно, как мы сами, — умрет и небо со всеми его мирами, которые постепенно отойдут в небытие, словно старики в захолустных городишках. Новые дети будут рождаться на свет и новые звезды, но однажды это чудо исчезнет. Кроме шуток. Кто станет оспаривать то, что мир — это чудо? Исчезнуть... так будет лучше. Скромнее, чем сладкие сказочки про вечность. Смерть я худо-бедно могу себе представить как конец, покой, а вечность — это обидное требование фантазии, любви, разума, терпения. Устаревшее понятие. Как хорошо, что мир стал наконец конечным...

Что это я? — одернул себя Ангелус. — Уж не заразился ли от мистера Кроссмена лавоподобными излияниями?

И тут он впервые увидел ее.

Текущую лаву.

И он испугался.

Клубы дыма над сахарной головой вулкана находились в движении, и от этого звезды то исчезали, то появлялись вновь. Группа поднималась все выше и выше, и гул в вышине уже меньше напоминал сердитое роптание. Постепенно Туриан осознал, что это ему напоминает: барабанную дробь, нескончаемую дробь тысячи барабанов. Набегающие раскаты, шумы, треск, грохот — все это создавало архаичный ритм, звучало как марш карнавальных клубов в предрассветной мгле, когда на исходе ночи барабанная дробь рвалась в небо. И пронзительный тонкий свист горного ветра, точно флейта-пикколо. Утренний марш небес... Ему тут же захотелось догнать жену и поделиться своим открытием, таким «базельским» по сути, однако это ему не удалось. Ибо, остановившись на мгновение, он услышал какой-то шум и вдруг увидел нечто совсем иное, нечто такое, что он поначалу принял за удивительно медлительную падающую звезду.

Он тотчас же понял, что ошибся. Будто что-то живое сползало с горы, неспешно извиваясь, словно целый выводок светящихся змей. Гораздо быстрей, чем он мог ожидать, прямо к нему приближалось нечто, двигаясь скорей как гусеница, а не как змея, — гигантская красная пылающая гусеница.

На несколько секунд его охватила паника, неодолимое желание бежать вниз, к старому маяку. Вместо этого он закричал: «Attenzione!»[18] — и звук собственного голоса показался ему непривычно пронзительным.

— Attenzione! — кричал он карлику. Тот приостановился шагов в двадцати выше по склону и махал отставшему Туриану фонариком, чтобы он поднимался. В тот же миг Ангелус осознал: огненные гусеницы больше не ползут на него. Стоит им хоть немного изменить направление, и они двинутся по тропе на двадцать шагов выше.

«Лулубэ! — подумал он. — Лулубэ, attenzione!» (Глупо, что я кричу по-итальянски). Но зеленый фонарь оставался на прежнем месте. Отчаянно карабкаясь вверх по круче, Туриан разглядел: паренек не только не отошел от пылающего ручья, более того, он вплотную приблизился к нему, словно тореадор к быку.

С удивительно беззлобным шипением это чудо природы, постепенно остывая, сползло в долину и погасло во мраке.

— Красота-а! — выдохнула Лулубэ.

— Действительно, — отозвался Ангелус, стараясь унять дрожь в голосе. Поднимаясь по серпантину, они еще много раз встречали сползающие вниз светящиеся потоки лавы и уже не удивились — ведь привыкаешь ко всему. Бой барабанов надвигался все ближе, над темным куполом вершины взметнулись сполохи горящего города. При первых проблесках холодного рассвета, явившихся сначала внизу на море и лишь потом на небе, когда в серебристом сиянии моря проступили убегающие к горизонту дорожки, лишь только начало светать, карлик присел на корточки и аккуратно погасил свой фонарь. Буркнул что-то вроде «до свидания», запрыгал вниз по тропе и вскоре скрылся из виду.

Что это было — атака при свете восходящего солнца?

Солнце взошло над Тирренским морем, от самой Устики над ним протянулся золотой мост, расплывшийся в густых сернисто-желтых облаках. По временам дымные полосы начинали стлаться над тропинкой, и тогда становилось трудно дышать. Ангелус чувствовал, как дрожит земля от мощных ударов исполинского барабана, громыхающего за кромкой уже недалекого хребта.

— Глотни граппы, будет легче дышать. — Но жена словно не слышала. Тогда он сам сделал из фляжки большой глоток и подумал, что настанет день, когда солнце не взойдет над этим морем, день, который не будет днем. И оттого, что граппа ударила ему в голову, и оттого, что еще свежо было воспоминание о вулканических излияниях Кроссмена, его вдруг охватило дурное предчувствие: последний день может быть приближен человеком задолго до того, как «исполнятся времена и сроки».

Вспотевший от подъема, от солнца, которое уже начало припекать, от жара, исходящего от лохматых облаков дыма, и в то же время взбодренный резким утренним бризом, здесь, на высоте около тысячи метров над уровнем моря, он ощутил, как в нем зашевелилось предчувствие, для него самого гораздо более важное. Предчувствие, что все это угаснет в какие-нибудь четверть часа, как писал другой Ангелус, автор поэмы «Ангел-странник» Ангелус Силезский:

Бог жив, пока я жив, в себе Его храня.Я без Него ничто. Но что Он без меня?..

Они взобрались на гребень, о котором говорила хозяйка «Рая» в Сан-Винченцо, и увидели внизу, на расстоянии всего-то полутора сот метров, две зияющие пасти, каждая диаметром метров в сто - прикинуть их размеры Туриан еще успел.

1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 26
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Сердце акулы - Ульрих Бехер бесплатно.

Оставить комментарий