Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это – слабое утешение. Взрослые гибнут – жалко. А уж дети…
Дети – вообще странный народ. Они нам снятся и мерещатся…
Когда-то давно, в той, другой, довоенной жизни, в Приморском парке на берегу Финского залива, императрица Мария Александровна гуляла с шестилетним Сашей.
Саша вдруг спросил:
– Мама, а ведь правда, я был хорошим малышом?
– Что означает «был»? – удивленно сказала государыня. – Ты и сейчас хороший малыш. Очень-очень хороший!
– Нет. Папенька сказали, что я теперь уже не малыш.
Он приостановился, подумал, и добавил очень серьезно:
– Маменька, не называйте меня больше малышом. Да, это правда: я был когда-то малышом. Но теперь больше никогда им не буду.
* * *Вот это «больше никогда им не буду» и резануло меня, когда я слушал рассказ, переданный будто бы Елене Штакеншнейдер Екатериной Долгоруковой-Юрьевской, тогда еще не венчанной женой государя.
Государь, мне показалось, словно провидел своё будущее. Он знал, что детство заканчивается навсегда.
Я, лигер Эхо, тоже ведь был когда-то малышом. И больше никогда, никогда им не буду.
* * *Я вынес замёрзшего мальчика из-за поленницы, пошёл через двор. У ворот остановился и начал колотить в них ногой. Мальчик был холодным, как снег, который падал ему на лицо. И чтобы снег не попадал на него, я повернул его боком – затвердевшее, каменное тельце.
Прибежал дворник. Он сослепу думал, что лезут воры, и давал свисток.
С той стороны ворот подскочил городовой.
Были шум, вопросы, возгласы. Потом городовой подогнал извозчика и велел увезти мальчика. И я сел с ним, и держал его головку у себя на коленях.
Потом был заспанный человек с бритым лицом, в мятом белом халате, и два других – тоже в халатах, но с мясницкими клеёнчатыми фартуками.
Мальчика велели, не раздевая, отнести в покойницкую. Я никому его не отдал, я сам понёс его между больничными бараками, следом за сторожем, за его фонарём, скудно освещавшим дорожку и чёрные ветки, торчавшие из сугробов. Я внёс его в подвал, в котором на жестяных, со стоками, столах лежали мёртвые. Уложил мальчика на свободный стол, а чтобы он не увидел этого ужасного места, не испугался, – я пальцами и своим дыханием оттаял ему веки и навсегда закрыл ему глаза.
Потом я вышел, подождал, пока сторож, ворча, закрывал покойницкую на громадный ржавый замок, позёвывая и ругая позёмку.
Потом я пошёл за сторожем назад по переметённой тропинке, а когда вышел из больничных ворот, – понял, что другого пути у меня нет.
* * *ПЕТЕРБУРГ.
Март 1879 года.
КОНСПИРАТИВНАЯ КВАРТИРА Исполкома «Народной воли».
(Троицкий пер., 11).
– Ну, рассказывай! – глаза Дворника сияли, и сам он так и лучился, как будто бы Мирский действительно совершил невероятный подвиг.
Мирский отхлебнул чаю и пожал плечами.
– Да что ж тут рассказывать… Провалил я дело.
Дворник (он же – Александр Михайлов) неожиданно прихлопнул ладонью по столу и рассмеялся:
– Э, нет! Не провалил! Конечно, тот факт, что Дрентельн остался живёхонек – это минус! Зато какой конфуз всей империи! В шефа жандармов, охранителя государственных устоев, стреляют прямо на улице и спокойно уходят от погони! Представляешь, что сейчас творится в Зимнем?
Мирский снова пожал плечами. Ничего там особенного не творится. Государь либо чаёвничает с детьми, либо удалился в «секретные» покои Катьки Долгорукой. А вот в здании у Цепного моста… Или – ещё точнее – в Аничковой дворце, где проживает семья цесаревича Александра…
Мирский вздрогнул и как-то уныло, нехотя ответил:
– Представляю.
Михайлов ничего не заметил. Он потирал руки от удовольствия.
– Надо немедленно выпустить прокламацию. Привлечём Морозова, – у него хороший слог, и опыт есть.
Мирский поднял на Дворника глаза, слегка усмехнулся:
– Зачем же Морозова? Он опять про «метод Вильгельма Телля» напишет. Ни один простой человек его не поймёт.
– А кого же тогда? Тигрыча сейчас нет, придётся Морозову. Да мы отредактируем!
– Ага, – сказал Мирский устало и процитировал, скривив губы: – «Кинжал правосудия, по методу Шарлотты Корде и Вильгельма Телля, на этот раз прошёл в считанных миллиметрах от тела главного царского сатрапа Дрентельна…»
Михайлов, как бы очнувшись, отодвинул подстаканник и внимательно посмотрел на собеседника.
– Ты просто устал, Леон. Я понимаю. Тебе нужно отдохнуть.
Мирский нехотя кивнул.
– Ляжешь здесь, на кушетке, а я пойду к Морозову. Надо всех наших оповестить. А завтра соберёмся здесь и подумаем, как тебе из Питера уехать. Думаю, заграничный вариант был бы лучше всего, но сейчас мы слишком ограничены в средствах. Наши «народники» после каждого террористического акта поднимают вопрос об общей кассе партии… А переход через границу в Германию, сам понимаешь, дороговато обходится… Но ты не волнуйся. Отдыхай. Завтра всё решим.
– Хорошо, – согласился Мирский и неожиданно для себя самого зевнул.
Михайлов поднялся из-за стола.
– Ты ведь захочешь перед отъездом встретиться с невестой? – полувопросительно сказал он.
Мирский подумал – и кивнул. Он действительно устал. Устал играть в эту странную игру. Убивец. Бакенбарды. Звон разбитого стекла…
– Ну, это мы устроим, – по-мальчишески улыбнулся Дворник. – Кстати, ты, должно быть, не слышал, пока на карантине сидел… В Москве убит некто Рейнштейн, рабочий.
Мирский непонимающе моргнул.
– Только работал этот «рабочий» на Охранку. Дело сделано чисто. Наши договорились встретиться с ним в нумере гостиницы «Мильгрен». Он ждал; предполагалось, что речь будет идти о ближайших наших планах… И дождался! Тело провокатора нашли только через неделю, когда уже смердеть стало… А на груди у Рейнштейна – записка: «Смерть иудам-предателям!»
Михайлов даже засветился от удовольствия.
– Представляешь? Московский обер-полицмейстер Арапов сейчас же арестовал двух поляков, один из них – владелец гостиницы. Допрашивает теперь… А наших-то, Попко со Шмеманом, в Москве давно уже нет!
Михайлов сиял, потирал руки и, волнуясь, ходил по комнате. А Мирский с трудом подавлял в себе тошноту и отвращение.
– И как же узнали, что этот Рейнштейн – провокатор? – спросил он.
– А так и узнали, – загадочно ухмыльнулся Михайлов. – Проследили, как он со своими шефами встречался, ещё здесь, в Петербурге. А потом подтверждение пришло… У нас ведь и в Охранке сочувствующие имеются.
Мирского передёрнуло. Он уже всё понял. Рейнштейна им просто отдали, пожертвовали им. И даже пальцем на него указали: вот он, иуда, господа социалисты-революционеры!
Михайлов заметил, спросил встревожено:
– Да ты в порядке ли? Побледнел как…
– Д-да… Нехорошо мне что-то…
Михайлов заторопился:
– Прости, заболтал я тебя. Отдыхай. Ты молодец, – с этой мыслью и спи!
Когда Михайлов ушёл, Мирский упал на кушетку.
Дураки! Они ничего не понимают! Ведь вовсе не они «дело делают»! Их руками «дело» это самое делают, – только те, другие. И они пострашнее нелегалов, играющих в героев и воображающих, что борются с Охранкой и самодержавием, освобождают русский народ. А о нас, – подумал Мирский, – что будут говорить потомки о нас? «Люди с кристальной душой, чистые сердцем, готовые на самопожертвование»…
Ну да, чистые сердцем. Только руки-то – в крови. И в невинной крови! В крови тех, кто нечаянно попался под руку: солдат, жандармов, свитских… Да мало ли постороннего народу погибает во время перестрелок! В прошлом году отстреливались при аресте Ковальский, Коленкина. Дубровин открыл пальбу, когда к нему пришли обыск делать. Нынче в Киеве на конспиративной квартире отстреливались братья Ивичевичи… Теперь вот жандармы и полиция хватают всех подряд, гребут мелкоячеистым неводом. Невинных людей сажают, высылают, определяют под надзор. А сколько юных душ, поверивших во вселенскую справедливость, загублено по одиночкам, каторгам и ссылкам?
Мирского внезапно вырвало. Он свесил голову с кушетки вниз. Отплёвывался на ковёр. Сил встать не было. Он вытирал губы обшлагом рукава и смаргивал слёзы. Нет, надо бежать из этого города. Города бесов. Бежать как можно скорее и как можно дальше…
* * *ПЕТЕРБУРГ. МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ.
14 марта 1879 года.
Лев Саввич сидел за своим необъятным письменным столом и размышлял. Вошёл адъютант по почтово-телеграфному ведомству, что-то доложил, – Маков его не слышал. Адъютант оставил на столе новую кипу бумаг и неслышно удалился, тихо прикрыв двери. Потом заглянул правитель канцелярии. И тоже выложил на стол изрядную кипу бумаг. Потом кто-то из ветеринарного управления. Потом – из статистического…
Большая часть бумаг – Маков знал, – гроша ломаного не стоит. Без них не просто можно было бы обойтись, наоборот: их отсутствие отразилось бы на работе министерства только положительным образом! Нет, это просто «Министерство внутренних и чрезвычайных реформ»! И ведь действительно. «Крестьянский вопрос», то есть реформа, – проводит МВД. Подавление бунтов после «решения вопроса» – тоже.
- Операция «Танк времени». Из компьютерной игры — на Великую Отечественную - Олег Таругин - Альтернативная история
- Дефиле в Москве - Василь Кожелянко - Альтернативная история
- 1918 год: Расстрелянное лето - Тюрин Виктор Иванович - Альтернативная история
- Резервация 'Восток' - Сергей Извольский - Альтернативная история / Боевая фантастика / Попаданцы
- 16 Охотники 2. Авантюристы - Лариса Бортникова - Альтернативная история
- Дорога Рока (СИ) - Павлов Сергей Иванович - Альтернативная история
- Джип, ноутбук, будущее - Константин Константинович Костин - Альтернативная история / Попаданцы / Периодические издания
- «Я – АНГЕЛ!». Часть третья: 'Клякса бифуркации' - Сергей Николаевич Зеленин - Альтернативная история / Прочее / Социально-психологическая
- Приносящий счастье - Андрей Величко - Альтернативная история
- Надежда рода: убить императора - Тимофей Тайецкий - Альтернативная история / Попаданцы / Периодические издания / Фэнтези