Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он не двигался. Медленным шагом подъехал Никита. Его конь оказался между десятником и Смагиным. Невольно он загородил короб от взглядов товарищей. Не торопясь вытащил из-за пояса топор и его длинной ручкой приподнял кусок тряпки, прикрывавшей поклажу. Мгновение он рассматривал содержимое короба, затем опустил тряпку.
— Хорошие сапоги делает Клёнка. Кому-то еще повезло, — громко сказал он, разворачивая коня. Тронул повод и, по-прежнему не глядя на Смагина, отъехал.
Дружинники оживились, и Смагин понял, что эти мгновения и для них прошли в напряжении.
— Ну, паря, топай дальше, — десятник погладил коня по шее, — и больше нам не попадайся, — и хахакнул, — шучу, не боись. Двигай, хлопцы. А то мы так домой к вечеру не попадем.
Дружинники одновременно тронули коней. Смагин дождался, пока они удалятся на почтительное расстояние, и только после вздохнул всей грудью — пронесло, и повернул к лесу. То, что только что произошло, надо было обдумать.
Почему Никита его не выдал, Смагин примерно догадывался — к книгам староверов, несмотря на все поповские вопли о бесовщине, якобы упрятанной в них, большинство русичей относились с уважением. И это уважение не смогли перебить ни князь с прихвостнями, ни христианские проповедники.
Книги стоили очень дорого, и тот, у кого они появлялись, сразу будто бы поднимался в иерархии горожан на одну ступень. Теперь к владельцу книги заходили, чтобы послушать вечерком хозяина, которой обычно с удовольствием читал берестяные страницы гостям. Книга была миром, в котором образами рассказывалось о былых временах, и тех, кто такие образы — встающие в воображении картины — видел, считали счастливцами и любимцами богов. Смагин образы видел.
Клёнка, хоть и считался христианином, но принять все порядки, которые ему и его соседям по городу навязывали попы, не мог. «Взять, к примеру, вот эти книги, — рассуждал он, срывая травинку на лесной обочине, и зажимая ее зубами, — ну, какая там может быть бесовщина? Испокон веку кто-то умел читать такие книги, а кто-то не умел.
Это как в моем сапожном деле, не все же могут себе сапоги точать. Что же из-за этого всю обувку перевести надо? Попы не умеют видеть, вот и злятся, наверное, завидуют». Клёнка выплюнул травинку и оглянулся. Тишина стояла в лесу, лишь где-то вдалеке перекликались две кукушки. Комарики изредка присаживались на шею и голые руки Смагина, но как-то ненавязчиво, и он легко избавлялся от них, щелкнув очередного кровопийцу ладошкой. Дорога после городской суеты и сидячей работы казалась лёгкой, и он сам не заметил, как впереди проглянули сквозь сосновые стволы крайние прясла слободских усадеб.
Слобода — небольшой пригород, где издавна селились ремесленники, аз-саки, которых все чаще называли по-новому — казаки, и разные служивые люди. В свое время слобода первой встречала вражеские дозоры и пока навязывала врагам неожиданную битву, город, предупрежденный сигнальными кострами, успевал подготовиться к осаде. Последние лет двадцать вороги в эти края не заглядывали, и слобода постепенно превратилась просто в небольшое село. Хотя караулы по-прежнему стояли на вышках, и разведчики периодически выходили в дальние походы, но были они полностью учебными. Давненько не слышали эти места у подножья великого Уральского камня звона скрещивающихся мечей и тугого спуска натянутой тетивы.
Дом и кузница Вавилы стояли на противоположной окраине слободы. Пока Клёнка проходил ее широкие улочки, иногда здороваясь со знакомыми и незнакомыми слобожанами, навстречу ему пару раз с гиканьем и свистом (куда родители смотрят?) пронеслись на полном скаку несколько всадников — мальчишек лет десяти на грозного вида скакунах, без сёдел. Клёнка незаметно качнул головой: «Ох, уж эти казачата, хлебом их не корми, дай поноситься сломя голову на лошадях».
Вавилу Смагин увидел издалека. Тот — невысокий, но необычайно широкий в кости, с запотелым головотяжцем, поддерживающим густую белокурую шевелюру, и слегка прищуренными умными глазами в своем неизменном кожаном переднике, одетом на голую грудь, сидел в тенечке под рябинкой у кузни — отдыхал. Дверь в кузню покачивалась открытая. Из нее доносилось шипение раскаленного металла, который опускается в воду. Заметив Смагина с коробом, он поднялся навстречу, улыбаясь.
Смагин подошел вплотную и склонился в полпоклона.
— Клёнка, — обрадовался кузнец, поклонившись в ответ, и раскрыл широкие объятья, — вот уж не ждал, какими судьбами занесло? Проходи в дом, сейчас Светозару кликну, пусть квасу принесет.
— Благодарствую, Вавила, не откажусь.
Кузнец обернулся на кузню:
— Светозара, заканчивай там, гость к нам пожаловал.
Светозара, крепкая, под стать мужу, с двумя густыми длинными косами, прихваченными по бокам поясом, чтобы не мешали, появилась в двери, стряхивая мокрые ладони:
— А, Кленка, рада видеть. Пожалуй в дом, — и, ответив на учтивый поклон, направилась по тропинке.
— Вот, — рассказывал Вавила на коротком пути из кузни до крыльца — саженей пятьдесят, — у меня вся семья в помощниках. Сына-пострела Светозара отпустила побегать с казачатами, а сама встала на его место мне помогать.
— Ну, да, — оглянулась жена, — когда же ему еще побегать как не сейчас, пока малец. Вырастет, уже и сам не захочет. А подержать пруты я и сама могу — невелика сложность.
Вавила улыбнулся в усы и молча пропустил гостя вперед.
Изба кузнеца просторная и светлая Клёнке понравилась сразу, еще тогда, когда они познакомились, лет пятнадцать назад. Тот, молодой, но уже мастеровитый гой, прибыл в эти края лета за три до этого из далекой задунайской Болгарии. О себе коротко рассказал, что гораки убили всю семью, один он спасся. И так как больше его с той землёй ничего не связывало, накинул котомку на плечи и отправился на север к единоверцам, куда, по его сведениям, попы еще не добрались. Да только маленько ошибся — лет этак на пятьдесят. Именно тогда впервые гораки принесли к Уралу греческую веру. Постепенно попы прибрали власть, и теперь и здесь жилось не сладко.
«Ты, паря, оставайся у нас, — сказали старики, выслушав его, — попы и у нас лютуют, но мы к ним приспособились — крест носим на шее, а в душе Род со Сварогом живут». Мастеровые люди нам нужны, так что живи, дом всем миром поможем сварганить, а работы у тебя будет немеренно — рядом город, там и доспехи нужны, и подковы, и стрелы каленые.
С тех пор и остался в слободе Вавила. Нацепил крест, чтобы дружинники княжеские в его сторону не косились, и стал себе кувалдой махать. Вскоре женился, а потом и сынок подоспел.
Клёнка поставил короб у порога, перекрестился на красный угол с маленькой иконкой Матери-Богородицы на подставочке и прошел в горницу.
Хозяин усадил гостя в передний угол на лавку, сам уселся рядом. Светозара принесла кувшин брусничного кваса и разлила по плошкам:
— Угощайся, Кленка, квасок с ледника, самое то с дороги.
— Благодарствую, Света, достаток этому дому, — он опрокинул полную плошку и только поставил на стол, как хозяин налил опять:
— Пей, коли нравится. Пока мы тут с тобой погуторим, хозяйка нам сейчас обедать соорудит, — он оглянулся на улыбающуюся жену.
— Сейчас принесу. У нас как раз налимья уха к столу, только разогрею.
Проводив удалившуюся Светозару взглядом, Вавила повернулся к Смагину и пододвинул к себе вторую кружкку:
— Ну, что у вас там, в городе нового?
Смагин глотнул еще ледяного квасу:
— Ничего хорошего. Сегодня попы книги жгли.
— Как жгли? — хрустнул кулаками Вавила, — да кто ж им позволил?
— А кто ж им запретит, когда сам князь попов поддерживает. Собрали целую кучу книг — по всему городу несколько сроков собирали, и подпалил Никифор. Я вон только две, — он кивнул на короб у двери, — и успел от огня уберечь.
Вавила тяжело поднялся и достал из короба книги.
— «Сказание о походе Александра на Русь» — прочитал он первую и поднес к глазам вторую, — «Про Буса славного и великую землю его Русколань». Да…а. — Он положил книги на стол. — Как же у этих поганцев руки-то не отсохли, такое богатство и — в костер.
Кленка поиграл желваками:
— Так они скоро и последних последователей-христиан растеряют. Нельзя у нас так. А князь не понимает. Ему что попы на уши нашепчут, то он и делать рад. Своего разума у человека будто совсем нет.
— Что делать думаешь с книгами? В городе их оставлять нельзя. Раз уж они так за них взялись.
Клёнка кивнул:
— Я тоже так думаю. Потому тебе и принес, ты уже посоветуй, куда спрятать. Может, у себя оставишь?
Кузнец почесал подбородок:
— У меня нельзя, я на плохом счету у попов — в церковь не хожу. Могут и нагрянуть с обыском. Но куда деть я знаю. Есть у меня один знакомец, за хребтом у Горючего камня живет, на бывшем Васильчиковом хуторе. К нам в слободу к моему соседу — шорнику иногда ходит — первоклассную сыромять сдает. Так вот ему такие книги можно отдать смело — не пропадут.
- Жернова. 1918–1953. Книга первая. Иудин хлеб - Виктор Мануйлов - Историческая проза
- Львы Сицилии. Закат империи - Стефания Аучи - Историческая проза / Русская классическая проза
- Заговор против террора - Алекс Маркман - Историческая проза
- Чингисхан - Василий Ян - Историческая проза
- Солнце над Бабатагом - Александр Листовский - Историческая проза
- Сага о поющих камнях - Алексей Осипов - Историческая проза
- Заморский выходец - Николай Алексеев-Кунгурцев - Историческая проза
- Империя серебра - Конн Иггульден - Историческая проза
- Привычка к войне - Андрей Язовских - Историческая проза
- Утонуть в крови. Вся трилогия о Батыевом нашествии - Виктор Поротников - Историческая проза